ГЛАВА 49.
ОБ ЭМИРАХ, КОТОРЫЕ ОТПРАВИЛИСЬ В ПОГОНЮ ЗА МИРЗОЙ АБА БАКРОМ
Когда хан послал девятерых эмиров на захват Хотана и в погоню за Мирзой Аба Бакром, то в преследовании они проявили большое старание. После их прибытия в Хотан все его жители поспешили встретить эмиров и сдали им все, что находилось в хранилищах и амбарах, табуны и стада, и все то, что относилось к понятию “вещь”. Мир Даим 'Али и Мир Бек Мухаммад остались в Хотане согласно указу [хана] и занялись устройством государства и управлением подданных. Остальные семь эмиров, подобно семиглавому диву, выступившему на крепость Каф, устроили набег на Карангутаг. Но когда они прибыли в Карангутаг, то узнали, что Мирза Аба Бакр перешел через гору Карангутаг и ушел в Тибет. Преследовать его стало невозможно. Тем не менее они дошли до того места, где Мирза Аба Бакр уничтожил свое имущество и сокровища. Сначала они увидели, что он убил всех быстроходных коней, /209а/ каждый из которых, — стихи:
Все дороги были завалены трупами быстроходных коней. Были убиты также все мулы, которые были нагружены переметными сумами, наполненными драгоценностями и материей. Я точно не помню, было ли здесь девятьсот голов мулов или девятьсот верениц мулов. Когда они пришли туда, где была сожжена материя, то увидели кучи пепла, от которых еще шел дым[882]. Сохранилось золото золототканиой, украшенной драгоценными камнями одежды. Ту золу собрали. Драгоценные камни и красный рубин не изменились в цвете, а бирюза почернела и, когда ее дробили, в ней не сохранилось и следа от прежнего цвета. Яхонт раскрошился на мелкие куски и изменился до неузнаваемости. Жемчуг превратился в пепел и невозможно было его отличить. От янтаря также не осталось и следа от его красоты.
Эмиры и войско, разобравшись с пеплом, направились к мосту и заметили, как под водой блестят переметные сумы с золотым песком и, подобно сиянию солнца и свету луны, сверкают ювелирные изделия, серебряные и золотые сосуды. Затем они попытались, как могли, вытащить предметы из воды. Вода падала [бурным потоком] со скалы и бурлила так, что никто не мог никаким способом войти в нее. Тогда каждый взял длинную палку и к концу ее привязал крючки. Чтобы добраться до дна, нужно было связать вместе несколько палок. Когда Мирза Аба Бакр высыпал свое сокровище в воду, он велел разрезать на куски кожаные переметные сумки и высыпать в воду золотой песок. Но когда разрезали [сумки] на куски, уже стемнело, а Мирза Аба Бакр торопился уйти и он приказал бросить эти переметные сумки, которые и лежали с того времени. /209б/
Когда они зацепляли крючками переметные сумки, большинство их разрывалось и [содержимое] уносило течением. Если кому-то улыбалось счастье, сумка не разрывалась и ее поднимали. В каждой сумке был груз одного мула. Хотя некоторая посуда имела ручки, но ее также никто не мог вытащить и совсем никому ничего не досталось из тех сумок, из которых высыпался золотой песок. Смогли вытащить только одну часть из тысячи и ничтожное количество из огромного богатства. Несмотря на это, они вернулись с обильным добром — стих:
Таким образом каждый, кто был там, получил больше, чем мог об этом помыслить.
ГЛАВА 50.
УПОМИНАНИЕ О ЗАВЕРШЕНИИ ДЕЛ ДЕТЕЙ МИРЗЫ АБА БАКРА
Впоследствии, когда повелитель мира, его величество [Са'ид] хан устроил все дела в Йарканде, стало известно, что Мирза Джахангир не последовал за отцом в Тибет, а сидит в Санджу. [Са'ид] хан отправил моего дядю, [сказав]: “Любым способом приведи своего племянника”. Когда мой дядя прибыл в Санджу, Мирза Джахангир поспешил к нему навстречу как к счастью, преподнес богатые дары и сказал: “Всем известно, что во время правления отца я постоянно жил отшельником в кельях страха и дрожал за свою жизнь. В течение этого времени я никогда не испытывал ни радости, ни покоя. Руку насилия я никогда не вытягивал из рукавов, мои глаза были закрыты для богатства и власти. Я постоянно глотал из чаши невезения глоток страха. Когда основа государства моего отца пошатнулась и здание дворца его величия стало рушиться под ударами ханского войска, он вытащил меня из угла уединения и посадил на трон величия. Я, который в течение сорока лет жизни постоянно терпел одиночество, /210а/ испытывая ужас и страх, как теперь могу править государством, которого почти нет? Всякий раз, когда мой отец лишал кого-то из своих сыновей убора жизни, он досадовал на него в моем присутствии, [говоря]: “Он был юношей, достигшим совершеннолетия, но чрезмерно дерзким. Если бы я не убил его, то он со мной[883] поступил бы так, как поступили Шируйа с Хусравом и 'Абдаллатиф мирза с Улугбек мирзой”. Когда я слышал эти слова, то старался изо всех сил ради своей безопасности вести смиренный образ жизни. Как я, который прожил сорок два года, не имея никакого отношения к власти, смогу в один миг благоустроить дело государства, которое он расстроил? Больше того, мне абсолютно были неведомы дела отца. Я никому не причинил зла, достойного порицании, а если оно совершалось, то только со стороны отца. Пусть соответственно словам священного [Корана] <И не понесет носящая ношу другой[884]> не возлагают на меня вину отца и не считают меня причастным к поступкам моего отца. Я поеду к хану и проведу остаток своих дней на его службе”. Он произнес еще много такого рода слов самоуничижения, покорности и тому подобных. Мой дядя полностью успокоил его и привел его к хану вместе с множеством добра, скота и табунов. Этот Джахангир мирза родился от дочери Исан Буга хана, младшего брата Йунус хана, а последний доводится хану дедом. Однажды, когда Мирза Аба Бакр захватил Аксу — столицу Алача хана, — это событие уже было описано, — четвертая дочь Алача хана попала к нему в руки. Он относился к ней с большой заботой и уважением. После достижения ею совершеннолетия он выдал ее замуж за Джахангир мирзу. Когда Джахангир мирза приехал и удостоился чести услужения хану, эта четвертая дочь Алача хана, которую звали Хадича Султан ханим, тоже присоединилась к хану, которому она доводилась родной сестрой. Хан с почтением относился к Мирзе Джахангиру и, согласно содержанию байта, —