Появление Святецкого производит сенсацию. Все оглядывают его с некоторым беспокойством… Он угрюмо осматривается вокруг и заявляет Сусловскому, что, наверное, не стал бы надоедать ему своим присутствием, если бы не свадьба Владека «или что-то в этом роде»…
Это «что-то» принимается всеми как нельзя хуже. Сусловский с достоинством выпрямляется и спрашивает, что пан Святецкий подразумевает под «чем-то вроде этого?..» Пан Святецкий отвечает, что ему всё равно, но что для Владека он готов даже расшаркиваться и приседать, в особенности, если бы знал, что пану Сусловскому это может доставить удовольствие… Мой будущий тесть посматривает на жену, на меня и на Казю взором, в котором изумление смешивается с негодованием.
К счастью, я выхожу из неловкого положения и с редким для меня присутствием духа прошу будущего тестя представить меня тем родственникам, которых я ещё не имею чести знать.
Происходит представление, затем мы садимся.
Казя усаживается около меня и оставляет свою руку в моих руках. В комнате много народу, но все молчат и не двигаются. Атмосфера становится тяжёлою.
Кузен Ячкович возвращается к вопросу о непомерном росте населения. Мой Святецкий смотрит под стол. В тишине всё громче раздаётся голос Ячковича (у него нет переднего зуба, а потому он всегда издаёт протяжный свист при выговоре буквы ш).
— Из этого для Европы могут выйти ужасные несчастья, — говорит Ячкович.
— Эмиграция… — вставляет кто-то сбоку.
— Статистика показывает, что эмиграция не в состоянии бороться с непомерным ростом населения.
Вдруг Святецкий поднимает голову и смотрит своими рыбьими глазами на говорящего.
— Тогда нужно у нас ввести китайские обычаи, — говорит он могильным басом.
— Позвольте… как это… китайские обычаи?
— В Китае родители имеют право душить слабых детей, — ну, так вот нужно, чтоб у нас дети имела право душить слабых родителей.
Свершилось! Гром грянул, диван застонал под тётками, а я пропал. Сусловский закрывает глаза и на некоторое время теряет дар слова.
Молчание.
Потом раздаётся дрожащий от негодования голос моего будущего тестя:
— Милостивый государь, надеюсь, как христианин…
— Почему я непременно должен быть христианином? — перебивает Святецкий, угрожающе покачивая головой.
Другой громовой удар! Диван с тётками начинает дрожать как в лихорадке, вот-вот полетит в пропасть… Я также чувствую, что земля подо мною расступается.
Всё пропало, все надежды рассеялись как дым!
Вдруг раздаётся звучный, как колокольчик, смех Кази, за ней начинает смеяться, сам не зная чему, Ячкович, за Ячковичем начинаю смеяться, тоже сам не зная чему, и я.
— Папа! — восклицает Казя, — Владислав предупреждал вас, что пан Святецкий оригинал. Пан Святецкий шутит. Его мать ещё жива, и он очень любит её!
Что за шельма девчонка эта Казя! Она не только придумала, но догадалась, что у Святецкого действительно есть мать и что он действительно очень любит её.
Смех Кази отвлекает общее внимание. Появляется слуга с вином и пирожным. Это тот самый сторож, который стащил мою последнюю трёхрублёвку, но теперь его нарядили во фрак и он выступает важно, как настоящий лакей. Глаза его устремлены на поднос, хрусталь дребезжит, а сторож подвигается так медленно, как будто несёт сосуд полный до краёв. Я начинаю опасаться, как бы он не уронил поднос на пол; к счастью, мои опасения не осуществляются…
Рюмки наполняются. Мы приступаем к акту обручения.
Малолетняя кузина держит фарфоровую тарелку, на которой лежат два кольца. От любопытства глаза её готовы выскочить и вся церемония, видимо, доставляет ей такое наслаждение, что она даже подпрыгивает с тарелками и кольцами. Сусловский встаёт, все встают, слышен стук отодвигаемых стульев.
Настаёт тишина. Я слышу, как одна матрона шёпотом передаёт другой замечание, что моё кольцо «как будто бы получше». Несмотря на это замечание, настроение такое торжественное, что мухи на лету падают мёртвыми.
Сусловский начинает говорить:
— Дети мои, примите благословение родителей.
Казя становится на колени; я тоже становлюсь на колени.
Какую, должно быть, теперь рожу скорчил Святецкий, — Господи, какую рожу!
Но я не смею на него смотреть. Я гляжу на кисейное платье Кази, которое на полинялом красном ковре образует красивое пятно. Руки Сусловского и пани Сусловской опускаются на наши головы, после чего мой будущий тесть говорит: