— Аппарируй, — с трудом повторяет он, давясь словом. — Немедленно, — его голос срывается.
— Гарри…
— Давай же! Уходи, пока я не передумал!
Она смотрит на него, как на старого верного пса, которого нужно усыпить. Понимая, что сама она с места не сдвинется, а тянуть больше нельзя, он с отчаянием бросается вперёд и сталкивает Гермиону с обрыва. Испуганный крик через секунду обрывается хлопком аппарации.
Стоя на краю обрыва и теряя голову от разрывающих его страха и безнадёжности, Гарри нервно запускает руку в волосы, уже не сдерживая слёз боли. Он может аппарировать следом, но не станет. Он слишком через многое прошёл, чтобы трусливо сбежать. Шансы сохранить себе жизнь непреклонно стремятся к нулю, но пока есть хоть один отделаться жестоким наказанием, он останется. Он отдаст себя на милость победителя — иного выбора он себе не оставит.
Постояв над пропастью ещё минут десять, Гарри разворачивается и бредёт к поместью. По дороге страх успевает смениться апатией, а отчаяние — покорностью. Только боль всё разрастается в груди. Когда он входит в дом, то уже практически желает, чтобы его просто казнили. Страшно даже подумать, как Риддл будет относиться к нему, если решит сохранить ему жизнь.
В полной уверенности, что это действительно конец, Гарри даже не пытается оттянуть момент или спрятаться в своей комнате. Свернув вправо, он сразу идёт в зал, спокойно занимает своё место и несколько часов сидит почти без движений, пока в десять утра двери не распахиваются, и зал не начинает постепенно наполняться пока ещё ни о чём не подозревающими Пожирателями.
Они рассаживаются за столом, поглядывая на Гарри с лёгким удивлением: он никогда не приходил на завтрак первым. В числе последних появляется Марк с остальными. Они садятся возле Гарри, бодро желая ему доброго утра, но он не отвечает. Он сидит, опустив голову, и не решается посмотреть на них. Отчего-то ему кажется, что стоит скрестить взгляды хоть с кем-то из приятелей, его шаткое спокойствие тут же расплескается, он потеряет контроль над собой и выкинет какую-нибудь безумную глупость исключительно в своём духе.
Панси уже вовсю хмурится, наклоняясь к нему через стол и стараясь выпытать, что случилось, Марк привычно отпускает колкие шуточки, но Гарри не реагирует на ребят. Краем глаза он замечает, как в зал скользкой змеёй вползает Снейп и садится с края стола. Теперь, судя по всему, осталось дождаться только Риддла.
— Марк, — Гарри едва поворачивает голову, продолжая рассматривать собственные колени.
— Что?
— Я знаю, что часто вёл себя как полный придурок. Прости, если чем-то обидел.
— Эфенди, ты что, вешаться собрался?
— Почти, — через силу усмехается Гарри, и его сердце ухает, когда в зале появляется Риддл.
Он проходит к своему месту, но не успевает сесть, как в зал врывается Долохов.
— Милорд, пленница! Она исчезла!
В зале поднимается гул, несколько человек вскакивают, многочисленные ножки стульев скрипят по паркету. Гарри закрывает глаза, собираясь с духом. Марк хватает его за локоть, тормошит и что-то говорит, но он уже не понимает ни слова.
Вдруг все смолкают как по команде. Впрочем, почему «как»? Открыв глаза, Гарри замечает поднятую ладонью вверх руку Риддла. Пожиратели успокаиваются и садятся на места, удивлённо перешёптываясь.
— Гарри, — Риддл произносит его имя негромко и очень мягко, даже ласково.
Гарри медленно переводит на него тяжёлый мутный взгляд и замечает играющую на тонких губах улыбку, которая не сулит ничего хорошего. Он с трудом вздыхает.
— Да, милорд, — послушно откликается он, ещё находя в себе силы, чтобы изумиться, что сам Риддл, кажется, нисколько не удивлён.
— Что происходит? — он хмурится, однако в его лице нет ни злости, ни гнева — лишь преувеличенный интерес.
Гарри не спеша обводит глазами всех за столом и снова поворачивается к нему.
— Я отпустил её, — отвечает он внятно и чётко.
Ропот в зале нарастает. Панси сдавленно охает, а Марк резко выдыхает. Риддл продолжает улыбаться.
— Каким же образом тебе это удалось? — спрашивает он с любопытством.