— Этак всякий малыш Землю двигать умеет, — засмеялись звери.
— А хотите, гору сдвину? Хотите, звезды с неба посрываю? — разошелся Заяц-хвастун.
— Ты, Заяц, лучше Волку уши надери, тогда мы поверим, что ты не хвастаешь, — сказали звери.
— Все на свете могу, а этого сделать не могу — ответил Заяц.
— Почему?
— Потому что Волк сам мне уши надерет, — ответил Заяц.
Гулял Бобер по лесу в бобровой шубе.
— Вот это шуба! — завидовали ему звери.
— Мне бы такую, — хрюкал Кабан, — на моей-то щетинки пересчитать можно.
— Жить надо уметь! — говорил всем Бобер. — Да и шуб у меня целых семь, а не одна, как вы думаете.
— Где же ты их раздобыл? — удивлялись звери.
— С других бобров содрал, — отвечал Бобер.
— И тебе их не жаль?
— Кто не умеет жить — пусть ходит голый. Это им на пользу. Умнее будут.
Одни продолжали завидовать Бобру, другие называли душегубом.
Узнал о ловком Бобре Волк. Разыскал его и спрашивает:
— По-твоему, Бобер, и я не умею жить?
— Не умеешь! — ответил Бобер. — Ходишь в какой-то облезлой шубе. Я бы в ней и в лес выйти постеснялся.
— Научил бы меня, голубчик, жить, — попросил Волк.
— На твоем месте, — сказал Бобер, — содрал бы я с кого-нибудь дорогую шубу.
— Ну, этому меня учить не надо, — обрадовался Волк, — сейчас покажу тебе, как это делается. Снимай-ка, Бобер, свою шубу!
— Так нельзя! — возмутился Бобер. — Надо у других снимать!
— Не учи волка жить! — ответил Волк. — Ты для меня и есть другой.
Хотел он содрать с Бобра все семь шуб, да едва содрал одну бобровую.
— Обманщик! — рассердился Волк. — Говорил, что умеешь жить, а у самого, кроме собственной шкуры, ничего нет. Вот и верь после этого бобрам. Уж если кто умеет жить, так это волки.
С тех пор, если появляется в лесу какой-нибудь зверь, утверждающий, что он умеет жить, ему говорят: «Но не мешало бы тебе еще у волка поучиться».
В маленьком домике на краю большой лужи жили двенадцать поросят. Мама очень любила поросят и называла их зайчиками.
— Зайчики, обедать! — звала их мама, и поросята весело отвечали ей:
— Хрю! Хрю!
Мама занималась воспитанием зайчиков: не позволяла залезать в грязь, рыть землю и есть что попало...
А папа лежал в луже и ворчал:
— Что это за лужа? Теперь и грязи-то настоящей нет.
Мама каждый день любовалась своими зайчиками, и ей казалось, что и ушки у них длиннее становились, и шерстка пушистей.
— Правда же, — говорила мама, — они у нас совсем как зайчики?
— Очень похожи, — ворчал папа. — Времена пошли, хорошей свинье никакого уважения. Все хотят, чтобы дети у них были зайчиками да котиками.
— Беспокоюсь я за своих зайчиков, — говорила Свинья, — все ничего, а вот ушки что-то плохо растут.
— Не в ушах дело, — говорил папа. — Зайцу, если он заяц, хоть вовсе уши отрежь, он останется зайцем.
Приходила в гости к Свинье соседка Лошадь, приводила своего котика.
— Какой у тебя славный котик, и мурлычет как настоящий, — говорила Свинья.
— А у тебя вылитые зайчики, — говорила Лошадь, — только голенькие, но это ничего. С зайца хоть шкуру сними, он останется зайцем.
Мама никогда не позволяла зайчикам рыться в земле.
И, несмотря на это, у зайчиков выросли пятачки. Как вам не стыдно ходить с такими пятачками? — говорила мама. — Ведь вы же зайчики.
А поросята стояли, виновато похрюкивая: им было стыдно. Но это полбеды. Однажды мама смотрит: все зайчики сидят с папой в луже, только пятачки торчат.
— Какой ужас! — сказала мама и горько заплакала. И вдруг видит: идет соседка Лошадь и тоже плачет.
— Мой котик убежал и ест траву в поле. Я-то его одними сливками кормила!..
— Несчастные мы, — сказала Свинья, — поневоле будешь завидовать Ослу: у него дети больше всего на зайчиков похожи, только большие.
И тут на дорожке с веселым хрюканьем появились все двенадцать поросят.
Они были такие веселые и смешные, с такими розовыми пятачками и чумазыми мордочками, что Лошадь даже пожалела, что ее сын не поросенок.
Но вот, поднимая пыль, прискакал жеребенок.
— Какая сочная трава в лугах! — сказал он.
— У тебя замечательный жеребенок, сказала Свинья и с грустью посмотрела на своих поросят. — Сейчас же домой, умываться, — сказала она.
И поросята нехотя поплелись по дорожке. Мама шла сзади и смотрела на двенадцать закрученных хвостиков.
«И зачем моим поросятам заячьи уши? — думала мама. — Как я раньше не замечала, что нет на свете ничего лучше этих закрученных хвостиков!»