Выбрать главу

Илья Стогoff.

Таблоид: Учебник желтой журналистики

В порядке подхалимажа:

посвящается Александру Гаврилову,

который первым сказал,

что такая книга необходима.

Вступление

1

18 сентября 1999 года в окраинном петербургском клубе «Король Плющ» мне вручали диплом, удостоверяющий, что я – лучший журналист города.

Ежегодно в Петербурге раздают множество журналистских премий. Мне досталась наименее престижная из всех.

На сцене стоял накрашенный, набриолиненный, усыпанный блестками, как Дэйв Гэан из «Depeche Mode», ведущий шоу со странным именем Григорий Новослов.

С таким именем ему бы не копеечные дипломчики раздавать, а быть… ну, не знаю… древнегреческим философом.

В отчетном году никаких особенных успехов за собой я не помнил. В основном в том году я пил алкоголь, а в остальное время пытался вести себя так, чтобы меня не перестали пускать на порог приличных редакций.

Тем не менее лучшим журналистом признали именно меня. Удивляться я не стал.

Я выбрался на сцену, прищурился от ярких ламп. Сцена была маленькая. Полагалось сказать слова благодарности.

– В этот волнующий момент я хотел бы поблагодарить тех крепких мужчин… тех своих друзей… своих самых задушевных друзей, без которых этот миг никогда бы не наступил.

Я перевел дыхание и продолжал:

– Я хочу сказать слова благодарности Степану Разину, Петру Смирноffу и его наследникам, господам Бочкареву, Синебрюхову, Афанасию, фамилию которого я, к сожалению, не знаю… и еще многим их коллегам. Спасибо, друзья! Вместе победим!

Потом господ журналистов стали поить халявным алкоголем. Господам, не имеющим отношения к журналистике, тоже кое-что перепало. Громко орала музыка.

Потом ко мне протиснулась высокая, выше меня, темноволосая девица. Совсем молоденькая.

– Это же ты победил в конкурсе?

– Я.

– То есть ты самый супер-дуперский?

– Типа того.

– Угости меня.

– Тебе лень протянуть руку вон к тому подносу?

Потом девица спросила: желтый ли я журналист? Я сказал, что я синий журналист. Девица была похожа на Джульет Льюис. Только здоровенную, с седьмым размером бюста Джюльет Льюис.

Когда в «Плюще» все кончилось, мы поехали потанцевать в «Грибоедов». До угла Лиговского и Разъезжей ехали на такси, а там вылезли и почему-то пошли пешком.

У самого «грибоедовского» бомбоубежища Льюис стало плохо. Я никогда не видел, чтобы людям становилось плохо столь резко. Только что шла девица, что-то говорила… и р-раз!

Уткнувшись лбом в асфальт, моя спутница какое-то время рычала и извивалась. Происходило все очень долго.

Коллеги сказали, что ждут нас внутри. Я стоял посреди пустой улицы и ждал. Даже успел выкурить сигарету.

Потом Льюис начала потихоньку подниматься. Видели когда-нибудь, как раскладываются фигурки-трансформеры?

От ее помады цвета малины не осталось ни единой малиновой ягодки. В темноте блестел ее мокрый подбородок. Она громко дышала и вытирала с глаз слезы.

В таком виде внутрь «Грибоедова» нас все равно бы не пустили. Спутницу нужно было приводить в порядок. Я похлопал себя по карманам: чем бы ее вытереть?

Ни носового платка, ни единой салфетки в карманах не нашлось. Нашелся вчетверо сложенный бумажный диплом, свидетельствующий о том, что я, хозяин диплома, на сегодня не имею равных среди петербургских журналистов.

Оторвав от него половинку, я вытер девицын подбородок. Оставшимся куском диплома промокнул ей глаза. Жесткая бумага, но другой у меня все равно не было.

В тот вечер мы неплохо провели время.

2

Читая иногда в книгах (видя в телепередачах, встречая упоминания в газетах…) о людях, которые двадцать лет проработали на одном предприятии… с низов, с должности курьера или грузчика, дослужились до руководящих постов… я ощущаю себя полным моральным уродом.

Никогда и нигде я не работал дольше полугода.

А вы?

Закончив вечернюю школу, в которую меня определил райвоенкомат, и уяснив, что ни в один институт таких, как я, не берут, я не расстроился, а лег на диван, плюнул в потолок и понял, что отлично себя чувствую.

Мир вокруг был интересным. Я – тоже. Он не трогал меня, а я его. Так мы с миром и жили какое-то время.

Самой же интересной частью мира был… правильно, панк-рок. Что еще могло интересовать растатуированного и странно стриженного парня, которого не брали в институт, зато брали лежать на диване?

Я собрал коллекцию альбомов «Exploited». Потом за бешеные деньги купил плакат с лицом Джелло Бьяфры из группы «Dead Kennedies» и повесил над диваном. Потом прочитал всю англоязычную «Панк-рок-Энциклопедию».

Как еще проявить свою любовь к музыке я не знал. Мучаясь и не находя выхода для булькающей ниже кадыка энергии, в один из вечеров я просто сел и написал… не знаю, что именно написал… написал о том, как меня прет от панк-рока, от Джелло Бьяфры, Сида Вишеза и прочих парней, похожих на меня, как близнецы-братья.

Оказалось, что написанное мною является статьей. Еще оказалось, что начиная с этого момента я могу больше не переживать насчет того, откуда у людей берутся деньги.

3

Андрей Давлицаров, известный в городе аналитик и отзывчивый человек, как-то поделился со мной главным выводом, который он сделал после долгих лет журналистской практики:

– Для петербургских масс-медиа стоит писать из соображений благотворительности. Для Москвы – из-за того, что основные деньги зарабатываются именно там. А для заграницы – потому что зная, что ты пишешь для заграницы, москвичи дадут тебе еще больше денег.