Пятью спиралями ступеней ниже и пятью коридорами вдоль Аллен прекратил верить, будто движется туда, куда ему двигаться нужно: во-первых, ему вообще этого всего не нужно, во-вторых, никакие мальчишки не смогут просуществовать в подобных условиях, да и никто, наверное, не станет их здесь держать.
Уверившись в этом, он уже почти развернулся, почти поплелся обратно, когда вдруг заслышал тихий-тихий, проходящий параллельным обособленным коридором, шумливый гул.
Остановился, непонимающе приподнял брови, прижался ухом к железному стенному шлифу, пытаясь разобрать хотя бы несколько слов, в результате чего узнал, что людей, поравнявшихся с ним за той стороной стены, было несколько – около пяти или шести, если только среди них не затесалось заядлых молчунов, и кричали они в основном про того же чертового дьявола, по вине которого Аллен во все это и влез.
Осознание того, что он все-таки на верном – пусть и неизвестном - пути, что не бродит бесцельным потенциальным мертвенником, подбодрило, подтолкнуло в спину, ускорило метаболические процессы, и Аллен, дождавшись возвращения прежней сковывающей тишины, настороженно побрел дальше.
Прибрел к новому изгибу открытой продырявленной площадки, прошел с несколько десятков шагов, заприметил впереди лестницу, а слева от себя - коридорного близнеца, который, кажется, и вел как раз туда, куда ему нужно.
Нырнул в раскрывшуюся трясину под смутным буро-серым свечением, бьющим в глаза так резко и так навязчиво, будто лампы на старом инфракрасном приемнике. Он старался идти неторопливо, старался переставлять ноги медленно, замирать на миг перед каждым новым движением, но циркуляция чертового кровеносного воздуха вонзалась сквозь кожу раскаленной алармой, расшатывала сосудистую побежку, слетала с губ болезненной паровой одышкой, и чем дальше Аллен забредал - тем стремительнее переставлял ноги, почти бежал, почти летел, подсознательно стремясь очутиться от выпивающего душу места как можно дальше.
Вскоре в конце коридора забрезжил тусклый изнасилованный свет; Уолкер, выбежав на очередное открытое пространство, перемахнул через стальной архитрав низеньких колонн, миновал ряд крионических сосудов-гробов - таких длинных, что смогли бы взять у него с макушки яблоко, окажись они живыми. Черные машины, отступившие в скромную углистую тень, гудели ненавистью, смертью, больничными секретами; льющийся с прожекторного потолка белый свет резал слизистую слезящихся глаз, требующих, чтобы их немедленно закрыли, пока они не полопались и не протекли из глазниц вон.
На следующем повороте, сворачивающем в новое безымянное никуда, Аллен, уже больше ничего вокруг не замечая, задыхаясь посаженными легкими, проделал еще с несколько десятков бегущих шагов, а потом вдруг, напоровшись в совершенно пустом коридоре на неожиданно возникший под ногами предмет, пришибив тот коленями, столкнув, отбросив, ушибившись и лишь чудом удержав собственное равновесие, быстро отпрянул назад, с непониманием и ужасом распахивая серые пепел-глаза, чтобы...
Чтобы в изумлении уставиться на отшвырнутого его же инерцией мелкого тощего мальчишку в черной гривке растрепавшихся волос, с пронзительными синими глазищами на белом лице и змеями извивающихся вдоль рук и ног грязных бинтов, опоясавших почти каждый клочок часто-часто дышащего тельца.
В первую связку сшитых секунд Аллену, непонимающе вытаращившему глаза, почудилось, будто мальчонка вот-вот потеряет сознание, задохнувшись от схватившего за сердце апоплексического шока: слишком уж мертвенно-бледными стали его щеки, обескровились губы, а ногти, торчащие из-под стянутых бинтами пальцев, перекликаясь с мутной подсветкой коридоров, показались почти оранжевыми, почти как оспа, как плоть после встречи с чертовым паяльником.
- Боже... Что ты только в таком месте... Извини меня, малыш, я должен был лучше смотреть, куда иду, - кое-как переборов первое удивление, не вовремя вспомнив про собранные по этажам слухи о некоем дьяволовом мальчишке, с мягкой взволнованной улыбкой выговорил Аллен. Отдышавшись, шагнул навстречу, присел на корточки, попытался было протянуть руку, бодро и ласково позвав: - Давай-ка я помогу тебе подняться. На тебе и без того места живого нет...
Где-то тут, кажется, первую связку секунд переклинило, прорвало: колесики, шестерни, отполированные до блеска зубчатки, крохотные белые пилюльки, фарфоровые иголки, пинцеты, часовые щипчики, мотки медной проволоки со звоном и дребезгом рухнули в пропасть их незадавшихся с самого начала отношений, саданули по ушам, ввели Аллена в глубокую заморозку искреннего недоумения, и мальчишка, ощерив зубастый ротик, вспенившись почерневшими глазищами, отпрянул от него взбешенной маленькой чумой.
Будто военнопленный, впервые повстречавший главнокомандующего вражеского штаба, звереныш отполз на плоской тощей заднице, ловко перебирая спичечными ножонками. Резко покосился себе за спину, потом - снова на Аллена, после чего прищурил сузившиеся глаза, порывом взвился на ноги и, ухватившись для пущей надежности за обжигающую снегом стену, неоправданно злобно рявкнул:
- Ты чего тут делаешь?! Сам ты «малыш», сучоныш! Идиот чертов! Чудик! Смотри, куда прешь! Почему я вообще не видел здесь твоей мерзкой морды прежде?!
Аллен остолбенело сморгнул, проглотив вместе с пересушенной слюной и все более-менее адекватные слова: если бы мелкий поганец выглядел чуточку постарше, он бы, конечно, ответил ему в том же духе, да и любому другому в другой ситуации ответил бы тоже, наплевав, сколько ему там лет, только...
Только конкретно с этим детенышем отчего-то ничего не получилось – не поднималась ни рука, ни язык.
- Потому что... я здесь впервые, полагаю...? - неуверенно отозвался он, все еще сохраняя на губах след покусанной шаткой улыбки: пусть и нервной, пусть и беглой, пусть и больше потерянной, чем хоть сколько-то радостной. Приподнял руку, подергал себя за крестообразную золотую серьгу в левом ухе, черт знает где подхватив дурную приевшуюся привычку таким вот сомнительным способом успокаивать разрушающиеся нейроны. - Я вот тоже не видел тебя прежде, но это вовсе не значит, что из-за этого я должен налетать на тебя с оскорблениями, правда? Хотя налетел я, конечно, иначе, так что, признаю, заслужил.
Мальчишка, кнопочкой внутреннего напряжения переключающий цвет глаз между бездной и рассветом, не то удивленно, не то недоуменно приоткрыл замешкавшийся рот. Покосился полнящимся подозрением прищуром, перетоптался с ноги на ногу и, не то гордо, не то брезгливо, не то смятенно отвернув лицо, только цыкнул кончиком языка, хмуро да раздраженно буркнув:
- Ну и? Чего ты здесь делаешь? За мной приперся, что ли? Мне никто не говорил, что кто-то из вас... сменится...
Теперь он выглядел неуверенным, растерянным даже, и Аллен, по жизни своей не особенно - честно же не особенно - любящий лгать, но волей обстоятельств постоянно вынужденный этим заниматься, неопределенно повел головой, рисуя ответом ни да, ни нет.
Самым страшным во всем этом было то, что мальчишка, неприступный черный шип, смотрел на него как будто бы с затаенной надеждой, чего-то несмело дожидался, вместе с тем ненавидя весь свой маленький замкнутый мирок за то, что он заставляет его так трусливо верить в написанные для пустоголовых дураков сказки. Драл зубами губы и, кажется, готов был вот-вот разреветься, хоть Аллен, сам когда-то бывший зубастым маленьким зверенышем, и слишком хорошо знал: такие как они не ревут, даже если им очень-очень больно.