Юу почувствовал, как мгновенно обмякает чужое существо, отделяясь от пытавшегося захватить контроль над разумом инородного беса. Как сильные руки, помешкав в три удара главного поршня, обхватывают его поперек спины, как почти отрывают от пола, как пытаются отвлечь и уберечь от дышащего в затылок скользкого падения...
Поручни, прошедшись колбочками пятнистого черно-белого домино настороженной разбухшей дрожи, отвалились от мостового борта в один и тот же миг с обеих его сторон; накренились, скосились, всхрапнули умершими во сне стариками из общей больничной палаты, разболтались досочными дебаркадерами с синих заливов и, потеряв последнюю опору, мазнув мальчишку Юу по занывшей спине, дружной нестройной руладой понеслись вниз, срываясь настолько далеко и настолько безвозвратно, что вместо грохота, должного переполошить каждую подземную крысу, отдались лишь тихим пыльным хлопком, будто кто-то наивно-глупый пришел и швырнулся в пруд созревшим и крепким, но жалким для васильковой стихии желудем.
Подчиняясь вечной инерции, скользя на разлитых по поверхности мостика лужах, Аллен отпрянул назад, аккуратно удерживая повисшего на нем мальчишку, но с какого-то черта поскользнулся, с какого-то черта врезался спиной во вторую половину перильного борта, и та, проклятье сиамских близнецов, участь попугаев-неразлучников, левое и правое полушария единого организма, повторяя недавнюю братскую судьбу, даже не зашаталась, будто древние полостные зубы, а так просто и так естественно слетела со своих гнезд, будто стояла в них одним лишь соломоновым чудом, будто не падала только потому, что никто еще не додумался впустить в царство камня и железа странствующего ветра в белом плаще с мшистым капюшоном о струне северных трезвонных сосулек.
От неминуемого удара взвыло тело, от страха вспыхнула голова; Аллен, отлепив от себя орущего уже во весь голос мальчишку, вскинул того на вытянутых руках, попытался налечь на застывший в невесомости вес, попытался вложить всего себя в последний рывок, чтобы оттолкнуться, чтобы вывалиться обратно на финишную прямую, чтобы еще хоть раз почувствовать подошвами бетонную или железную смертницу-землю.
Наверное, у него частично получилось. Наверное, левая рука, действующая по собственному усмотрению, никак сейчас не связанная с парализованным страхом мозгом и оглушенной криком Юу душой, активировалась сама, в ту же секунду вонзаясь когтями в металл кровоточащего моста так плотно и так крепко, чтобы вспороть его навылет и охватиться с иной стороны, а потом...
Потом, не успев даже толком свалиться на подкосившиеся колени, не успев вернуть себе хотя бы частичного равновесия, Аллен ощутил, как мост, простоявший здесь не один, не пять даже десятков лет, проседает с визгливым стоном в сокрушительный низ.
Рядом пуще прежнего заорал Юу. Заматерился, забился, с яростью лесной куницы вырвался из укушенных разжавшихся рук, после чего, в надламывающийся голос пожелав всем немедленно сдохнуть - то ли им самим, что весьма и весьма опрометчиво, то ли мосту, который и без пожеланий подыхал, то ли тем, кто его построил, но и так уже наверняка давным-давно сдох, - ухватился оказавшимися неожиданно сильными ручонками за подол мехового плаща, дернул, не выпуская из пальцев, ринулся вперед, к той части подземного курзала, где заканчивались подвесные выступающие трапеции и начинались прибитые к стенам перегородки, на которые еще можно было понадеяться успеть забраться, дабы хоть как-нибудь скрасить незавидную участь того, кто впервые выбрался из проклятой, но все же куда как более безопасной поганой клетки.
- Сволочь! – орал Второй, не смея оглянуться даже через плечо, но остро чувствуя, что Аллен рядом, приходит капля за каплей в себя, пытается отдышаться и собрать остатки разлетевшихся битым стаканом сил, а мост где-то там, в несчастных двух десятках метров за спиной, с бешеным грохотом проваливается вниз, отмирая струпьями прокаженного тела от переставшего существовать в гармонии организма. - Сволочь ты седоголовая! Паршивая! Идиотская! Гребаная и мерзкая, бесполезная, тупая сволочь! Мне тоже херово, что ты думаешь?! Мне давно уже нужны чертовы таблетки - мне кажется, я тоже вот-вот начну разваливаться по кускам, как этот хренов мост, а их из-за тебя взять теперь негде! Мог бы хотя бы додуматься их с собой прихватить! Хоть что-нибудь прихватить, раз уж все равно поперся меня воровать! С какого дьявола ты на меня набросился?! Убить захотел?! Для этого тащил за собой, да?! Даже я сдохну, если грохнусь с такой высоты! Разобьется в суп хренов мозг – и можешь сколько угодно воскрешать, один черт не воскресну! Идиот... идиот ты с редкостно пустой башкой!
- Тогда с какого... С какого черта ты меня тогда игнорировал, Юу?!
В бешеных их скачках теперь снова лидировал гребаный оклемавшийся Уолкер.
Вырвался, более-менее вернувшись в себя, вперед как раз в тот миг, когда за спиной - в метрах уже десяти, никак не больше - отвалился еще один кусок от скрюченной рыдающей махины, и, подхватив мальчишку на руки - за руку не мог, за руку страшно, вдруг опять возьмет и отвалится, - помчался дальше, в ужасе выкрикивая все оброненные слова так громко, чтобы голос, отскочив от стен, перекрыл рев разверзающейся позади жестяной преисподней.
- Да не игнорировал я тебя! - упираясь в чужие плечи брыкающимися кулаками, взвыл следом за ним и Юу, все еще не настолько безвозвратно доверяющий этому человеку, чтобы бездействовать и болтаться в его руках, когда прямо по пятам, облизывая сапожьи пятки, нагоняло ожившее это. – Ничего из того, о чем ты говоришь, я тебе не сделал! Вообще ничего не сделал! Что за чертовщину ты несешь, скотина?! И выпусти меня наконец-то! Выпусти меня хотя бы сейчас, ты!
- Сколько бы я тебя ни звал - ты только считал свои чертовы цифры! Чего ради?! Чем я тебя обидел?! Мне тоже, если ты не понимаешь, хочется, чтобы ты обращал на меня свое внимание! Хотя бы в те моменты, когда я к тебе обращаюсь!
- Какие еще цифры?! Ты совсем спятил?! Опять спятил, помешанный ты гаденыш?!
- Не спятил я ничего! Это ты спятил! «Пятьсот одиннадцать», «пятьсот одиннадцать»... Что это за чертовы пятьсот одиннадцать?! Ты часами их повторял, часами, Юу! Сколько бы мы ни шли, куда бы ни шли, о чем бы я ни пытался рассказывать – только они, они и они! Ты как будто попросту не видел ничего из того, что я пытался сделать и чем пытался добиться твоего расположения! Я решил, дьявол, что ты опять задумал что-нибудь выкинуть и возвратиться обратно в свою поганую пыточную банку! Я ведь...
- Да не решал я ничего такого! Придурок... Вот же придурок-то! Сказал же – или еще не сказал, не важно, дьявол! – что пойду с тобой, раз уж ты ко мне так прицепился! И я... я не помню, чтобы хоть что-нибудь считал или чтобы ты хоть что-нибудь говорил, но...