Выбрать главу

— Что случилось, Парна?! — окликнул Каха.

Парна, не ответив, остановил перед домом коня. Кто-то подержал ему стремя.

— Что случилось?! — Каха сбежал Парне навстречу.

У Парны были выбиты зубы, лицо окровавлено.

Каха взглянул на Кехму и Эхму. И у них были окровавленные лица.

Парна поднялся на балкон, Каха взошел вслед за ним. Отсюда они шагнули в комнату.

Во двор влетел крестьянин на неоседланном вороном и крикнул людям:

— Дуту своей рукой задушил Уту!

— Несчастный Дуту!

— Сына своей рукой задушил Дуту.

— По крайней мере хоть христианином умер Ута, — перекрестился какой-то старик.

Во дворе негде было упасть яблоку. Стояли плечом к плечу одетые в лохмотья, истощенные от голода мужчины и женщины.

Моросило.

— Все же хоть христианином умер Ута, — повторил еще раз тот же старик.

— А где Дуту? — спросил кто-то.

— Дуту не то сквозь землю провалился, не то на небо взлетел, никто не знает! — крикнул крестьянин на вороном коне.

— По следам своего отца пошел Дуту, — сказал человек в насквозь протертой бурке.

Народ прибывал, и все, не отводя глаз, глядели на балкон.

Кехма и Эхма стояли молча, держа на поводу коней.

Парень ущипнул девушку пониже спины.

А Пэху лежал навзничь, глаза его были выкачены.

Каха не сразу понял, почему у отца такие странные глаза, но вот он увидел Дуту, неподвижно стоявшего у изголовья.

— Аа! — вырвалось у Кахи.

— Аа! — вырвалось у Парны.

— У Уты тоже выкатились глаза, — тихо сказал Дуту.

Народ напирал на балкон. Передние еле сдерживали задних.

— Дуту нигде не нашли.

— По следам отца пошел Дуту.

— Для кого же еще оставалось ему жить!

А дождь все усиливался.

— Вся земля прогнила, — сказала женщина с лицом, изрытым оспой.

Но вот дверь комнаты распахнулась, и на балкон вышел Дуту.

— Дуту!

— Дуту!

— Дуту!

Дуту смотрел на людей, но глаза его ничего не видели.

Из комнаты на балкон с обнаженным кинжалом в руке выбежал Каха, вслед за ним — Парна.

— Нет, Каха, не здесь! — крикнул Парна и оттолкнул его занесенную над Дуту руку с кинжалом.

Из комнаты донесся пронзительный крик госпожи-матери. Затем запричитали другие женщины.

Парна толкнул Дуту в спину и погнал вперед, на лестницу балкона.

Во дворе еще никто не знал, почему причитали в комнате женщины.

Едва Дуту ступил во двор, как его окружили люди.

— Велик грех твой, Дуту!

— Несчастный Дуту!

— В черный день родился ты, Дуту!

— Как мог ты задушить своего сына, Дуту! — воскликнула женщина с изрытым оспой лицом и отерла слезу.

— Что ты натворил, ты проклят богом, Дуту!

— Бог не простит тебя, Дуту!

— Ночь не была для меня ночью, а день днем, — сказал Дуту.

— Да он не в своем уме, несчастный, — тихо сказала девушка парню.

— На дереве тебя повесят, несчастный Дуту! На дереве тебя повесит господин!

— С каким лицом предстанешь ты перед господом, Дуту? — сказал тщедушный крестьянин в изношенной бурке.

— Ахавай, Дуту! — воскликнул всадник на вороной неоседланной лошади.

— Господин повесит тебя на дереве, Дуту!

— Ты слышишь, Дуту, господин повесит тебя на дереве!

— «Они пришли, отец, пришли Парна, Кехма и Эхма», — шептал мне Ута, — проговорил Дуту.

Он весь посинел.

— Всякое бывает с человеком, Дуту!

Парень опять ущипнул девушку.

— Давай побежим сейчас в загон, — прошептала она.

Народ все теснее окружал Дуту. А он стоял — посиневший, неподвижный.

— С каким лицом предстанешь ты перед богом, Дуту? — качая головой, говорила женщина в черном.

— Зато христианином умер Ута, — произнес Дуту каким-то мертвенным голосом.

Его била дрожь. Низкорослый крестьянин сбросил с себя протертую до дыр бурку и накинул ее на плечи Дуту.

— Всякое бывает с человеком, Дуту!

В доме рыдали женщины, мужчины били себя по лбу.

— Вай, ахавай, Пэху!

— Вай, ахавай, Пэху!

Все старались подойти поближе к Дуту.

— «Не отдам я тебя, сынок», — успокаивал я Уту, — сказал Дуту.

К крестьянину, сидевшему на вороном коне, подсел низкорослый крестьянин, чтобы лучше видеть Дуту.

— Дверь мне сломали Парна, Кехма и Эхма… — бормотал Дуту.

Люди поглядывали на Кехму и Эхму.

Они стояли у своих лошадей.

— Больше не шептал Ута… — сказал Дуту.

Народ смотрел на Кехму и Эхму.

Ухватившись за поводья, стояли Кехма и Эхма, рыскали глазами по сторонам.