— Оставь меня, я больше не могу идти!
— Нет, не оставлю, — твердо сказала Гванца.
Они вышли из леса и оказались на отвесном берегу реки. Теперь им предстояло спуститься по склону и пройти по пояс в воде, чтобы подойти к тайному ходу, проделанному у подножия скалы.
Мушни остановился, дивясь тому, что еще держится на ногах. При каждом шаге ему казалось, что он вот-вот упадет и уже не встанет. Он испытывал такую невыносимую боль, что думал не столько о спасении, сколько о смертном покое. Его сдерживало только присутствие Гванцы. Превозмогая страх, шла она навстречу смертельной опасности. И делала это она, чужая девушка, единственно для его, Мушни, спасения.
— Гванца… — Мушни не мог принять от нее такой жертвы. — Оставь меня. Мой путь здесь закончился. Наверно, нас уже увидели. Спасайся, пока не поздно. Может быть, сумеешь пробраться в крепость. Скажи Уча, пусть не даст туркам зря истребить войско… — голос его прервался, и он опустился на землю. — Уложи меня, Гванца!
— Нет, — сказала Гванца, — умереть легко, батоно Мушни, а победить смерть трудно, — в ее голосе зазвучали слезы, — так говорил мой отец, когда, раненный насмерть, он продолжал сражаться с турками.
— Хорошо сказал твой отец… но меня смерть уже одолела, Гванца.
— Нет! Нет! Я не отдам тебя смерти! — она крепко держала Мушни за руку, не давая ему лечь на землю. Ей казалось, что если он сейчас ляжет, то уже больше не встанет.
— Уложи меня, Гванца!
— Нет, — сказала Гванца. — Вставай, батоно Мушни! Еще десяток шагов, и мы спасены!
Она с силой приподняла Мушни и повела за собой по каменистому склону берега. Мелкие камешки коварно ускользали из-под ног, резали ее босые ступни, на правое плечо всей тяжестью наваливался раненый, но Гванца, согнувшись в три погибели, неуклонно продвигалась к тайному ходу.
Тускло поблескивала река. Чем ниже спускалась Гванца, тем светлее становилась поверхность воды. А у крепостной стены она была сплошь серебряной. Тайный ход вода закрывала на две пяди. Гванца очень медленно приближалась к реке. Вдруг она споткнулась о камень и упала. Каким-то чудом она задержалась на месте — зацепилась за куст. Иначе она покатилась бы по щебнистому склону, увлекая за собой камни.
Мушни упал на нее.
Гванца не шевелилась, боясь, что Мушни ушибся.
Он хрипло, прерывисто дышал. Его холодная, влажная от пота, безжизненная щека касалась ее щеки. Гванца ждала, чтобы Мушни пришел в себя. "Нет, не оставлю его!" Она выкарабкалась из-под тяжелого неподвижного тела, приподняла его, взвалила на спину… Пот щипал кожу, слепил глаза, струйками сбегал по телу, каленым железом обжигал окровавленные ноги Гванцы. Но ее глаза, ее мысли были прикованы к подножию крепостной стены. Вода там заблистала еще ярче. Гванце казалось, что она слышит тихий зов, — это крепость звала ее…
Наконец Гванца достигла реки. Опустилась на колени, осторожно уложила Мушни на прибрежный песок и сама легла рядом с ним. Влажный речной ветерок освежал ее. Жажда мучила Гванцу. Рот и горло горели. Но у нее не хватало сил протянуть руку и зачерпнуть воды.
Вдруг она вспомнила о Мушни и стремительно повернулась к нему. Продела одну руку ему под голову, другой рукой повернула к себе его лицо. И смотрела на него так, как может смотреть на любимого девушка, полюбившая впервые, девушка, детство, и юность которой прошли в полном одиночестве. У Гванцы не было подруги или товарища. Не было ни матери, ни сестры, ни брата. Отец и дед все время проводили на пастбищах, летом в горах, зимой — в приморских лесах. С восьми лет она росла одна. После гибели отца дед брал Гванцу с собой, но и там, на пастбищах, она не видела никого, кроме коней и пожилых табунщиков. Девушка одичала.
Впервые видела она мужчину так близко. Впервые коснулась мужская рука ее тела, полного жизни. Впервые улыбнулся ей мужчина, такой храбрый, такой мужественный.
— Мушни!
Мушни дышал чуть слышно.
— Батоно Мушни! — Гванца испугалась и изо всей силы встряхнула его.
Он был без сознания.
Стоявший у потайного хода часовой услышал тихий шум и прислушался. Шум приближался. Было ясно, что по ходу кто-то идет.
— Вернулись! — крикнул часовой.
Первым к ходу прибежал Уча. Позади него полукругом стали воины, затаив дыхание, прислушивались. Шум то замирал, то возникал.
Неожиданно все смолкло. Наступила напряженная тишина.
Уча дал было знак часовому спускаться, как вдруг снизу уже отчетливо донеслись шаги.
— Аквсентий! — позвал часовой.
Ход молчал.
— Крикни еще раз! — приказал Уча.
Часовой снова приложил ладони ко рту, но в это время в проходе показалась женская голова с мокрыми распущенными волосами. Женщина подняла голову. Свет звезд озарил лицо Гванцы.