— Обезоружьте его!
Четыре воина сразу же отделились от других.
— Не подходите! — Уча отступил назад и выхватил меч.
— Брось меч!
Уча упал на колени.
— Мушни, на коленях умоляю тебя!
Мушни был глух. Он встал, выхватил меч у одного из воинов.
— Брось меч!
— Нет, Мушни!
— Брось, я сказал.
— Мушни, не будь ты ранен, ты тоже поступил бы так.
"Да, это правда", — подумала Гванца.
— Нет, я не поступил бы так, — Мушни стоял, опершись на меч.
— Мушни… Даже если десять наших воинов спасутся от врага и придут на Волчью поляну, — и то хорошо. Нет, из страха перед смертью я не останусь здесь.
— Бессмысленная смерть — глупость… — Мушни чувствовал, что вот-вот упадет. Он взмахнул мечом, чтобы выбить меч из рук брата.
Уча вовремя отстранился.
Мушни снова взмахнул мечом.
Воины не знали, как поступить.
Уча уклонялся от ударов — Мушни все наступал на него.
Под каменными сводами, высекая искры, холодно звенела сталь.
Уча взглянул на Гванцу, спрашивая глазами, что делать.
В это время Мушни ранил Уча в плечо.
— Брось меч, не то убью! — прохрипел он.
Воины оцепенели. Никто не осмеливался приблизиться к братьям.
Рубаха Мушни окрасилась кровью.
"Что делать?" — спрашивали глаза Уча.
Внезапно Гванца пристально посмотрела на него. "Нет, это мне кажется", — подумал Уча, но Гванца смотрела холодно и твердо. И тогда он выбил меч из рук брата.
Мушни покачнулся, упал.
Уча не взглянул на брата. Повернулся и выбежал из зала. За ним последовали воины.
Гванца лишь теперь поняла, что произошло. Неподвижно вытянувшись на каменном полу, лежал Мушни. Косой свет лучины еще более удлинял его тело.
— Мушни!
Не было больше Мушни. Гванца удивлялась, что смотрела на него издалека, не оплакивала его, упав перед ним на колени.
Она даже не испытывала горести. Она слышала, как с тяжким скрипом открылись крепостные ворота, слышала гулкий перестук конских копыт.
— Ушли, — сказала Гванца, когда наступила тишина и она осталась одна. Ее рассудок и сердце были с Уча, с его войском. "Прорвут ли осаду?" — думала она, глядя на Мушни.
К залу кто-то приближался медленным шагом. Гванца прислушалась. Кто-то не шел, а волочился по коридору, тяжело, надсадно дыша. Человек передвигался, держась за стену.
Гванца, не отрываясь, глядела на дверь. Вот она медленно приоткрылась и в зал вошел Аквсентий. Он был похож на привидение. Мокрый с головы до ног, в разорванной одежде, с разбитым, посиневшим лицом и мутным взглядом, он направился прямо к телу Мушни.
— Мушни!.. Я искал тебя там, сын мой. — Он упал на колени и тронул руку Мушни. — Богу мало было того, что отнял у меня Дуту… И тебя… и тебя больше нет… Уж лучше бы душу твоего дядьки прибрал к себе господь!
Он умолк, и теперь тишину нарушало лишь потрескивание горящей лучины.
— Лазутчики донесли туркам, — заговорил он снова, словно мертвый Мушни мог его услышать. — Искандер-Али отозвал войско. Они сняли осаду с крепости и направились в Зугдиди… Уча сердцем почуял, когда он вышел из крепости, турки уже ушли… — Он снова передохнул, ласково поглаживая руку Мушни. — Все поле облазил я в тщетной надежде отыскать тебя… Потерял я, несчастный, моего Дуту, не застал тебя, сынок, горе твоему Аквсентию!
Он разрыдался. Он не успел оплакать Дуту и теперь оплакивал обоих: сына и воспитанника.
У Гванцы задрожали губы.
— Это я убила Мушни! — вдруг воскликнула она и залилась слезами.
Аквсентий только теперь увидел девушку, стоявшую в слезах по другую сторону тела.
— Кто ты, девочка?!
— Это я убила Мушни.
— Что ты говоришь, дочка?!
— Я, я… убила!.. — Слезы душили ее, она схватилась руками за горло. — Я подстрекнула Уча! — произнесла она почти шепотом и умолкла.
Теперь Аквсентий не отрывал от девушки глаз.
Лучина погасла, в зале воцарилась темнота. Аквсентий слышал в темноте тихий плач девушки.
Наконец свет утренней зари начал медленно растекаться по залу, по его холодным темно-серым стенам, по затоптанному полу. Луч упал и на тело Мушни, на его немое, застывшее лицо с какой-то странной вопросительной улыбкой, которая никогда не дождется ответа.
Гванца и Аквсентий переглянулись в чаянии постигнуть вместе смысл этой загадочной улыбки и, словно в ответ, услыхали, как далеко-далеко загудел монастырский колокол, тотчас же подхваченный со всех сторон звоном больших и малых колоколов.
Перевод Юрий Нагибина и С.Серебрякова