— Мы многих знаем в вашем колхозе, — сказал Ясон, улыбаясь. — Разумеется, пока лишь издали…
— Мы тоже знаем ваших людей издали и вот, значит, приехали, чтобы познакомиться с вами ближе, — вежливо ответил Платон.
Автомашина летит по широкой асфальтированной дороге. По обеим сторонам ее раскинулись плантации. Навстречу машине бегут бесконечные апельсиновые и мандариновые деревья, ровные ряды чайных кустов.
Ясон торопится. Небо уже давно хмурилось, с минуты на минуту может хлынуть дождь. Ясон решил отвезти гостей прямо в правление колхоза, но вдруг Платон заметил у дороги приемочный пункт.
— Это чей? — спросил Платон.
— Бригады Кочакидзе.
— Так зачем же нам дальше ехать? — удивился Платон.
Ясон остановил машину, и все направились к навесу.
Возле навеса стояли грузовики, наполненные чайным листом. Лист подвозили на арбах, переносили в годори. Но сейчас все как бы оцепенели: в наступившей тишине был слышен только громкий мужской бас.
— Эге, Нестор, видать, кого-то распекает, — сказал Ясон и пояснил: — Нестор — это весовщик приемочного пункта.
Нестор, рослый старик лет шестидесяти, стоял, опершись левой рукой о весы, в правой руке он держал флешь и спокойным тоном, не торопясь, отчитывал молодую колхозницу. Вокруг них собралось до сорока человек мужчин и женщин. Здесь были сборщицы с корзинами в руках, шоферы, аробщики, — все они нетерпеливо смотрели на весовщика и ждали, когда он кончит свою речь.
— В последний раз предупреждаю, — басил Нестор, сердито поглядывая на молодую колхозницу Цицино, — не приму я больше такой лист за первый сорт… Может быть, от других приму, а от тебя не приму. Да, от тебя не приму! Видно, у тебя голова немного закружилась от успеха… Хорошо работаешь — это все знают. Но перехвалили тебя. Определенно перехвалили! Вот ты и застряла на месте. Разве ты сама не чувствуешь, что должна лучше работать, что собранный сегодня лист должен быть лучше вчерашнего?
Никто из присутствующих не заметил, как подъехала машина Ясона, не заметили Платона и Мариам, которые смешались с толпой.
Платон слушал Нестора и не верил своим ушам. "Так он же мои слова повторяет, мои! Видно, увидел меня и теперь на смех поднимает!" — рассердился было Платон, но тотчас же отогнал эту мысль. "Откуда ему знать, что я говорю, значит, то же самое? Он меня даже не заметил… Конечно, не заметил!"
— Вы все должны забыть, что существует чай второго сорта, — продолжал Нестор. Он видел, что людям надоело его слушать, но это мало трогало весовщика. Старик знал, что им все равно не миновать его: ему и никому другому должны были сдавать они свой лист. А то, что он сейчас говорил, не могло вызвать никаких возражений. Да никто и не посмел бы вступать с ним в спор, зная его острый язык. — Сейчас, дорогая, никому не нужен второй сорт. Выросли наши аппетиты, изменился наш вкус. Все мы хотим лучше одеваться, лучше есть и пить. Блаженной памяти твой дед, моя дорогая, всю свою жизнь не носил другой обуви, кроме каламани из свиной кожи. Он, бедняга, так и сошел в могилу, не сносивши ни одной пары сапог. А ты и лакированными туфлями уже не довольствуешься. Замшу все какую-то спрашивала в магазинах, я же знаю. И чулки, шелковые чулки уже не хочешь носить, все стеклянные ищешь; скоро, видно, и их забракуешь — потребуешь хрустальные. Какое ты имеешь право, спрашиваю я тебя, после этого собирать лист второго сорта?! Не хочет народ пить чай второго сорта! Поняла — не хочет!
Видно, Цицино надоело, наконец, его нескончаемое брюзжание.
— Да послушай же меня, дядя Нестор, — взмолилась она. — Разве кто-нибудь скажет, что это лист второго сорта?
— Никто, дорогая, — уже спокойно ответил ей Нестор, — никто, кроме меня. А я имею право это говорить. Наша бригада дала слово собирать такой чай, какой собирают в бригаде Мариам Твалтвадзе в Напичвнари. А слово наше нерушимо. Поняла?
Платон взглянул на Мариам: лицо ее было спокойно и задумчиво, на губах теплилась добрая улыбка. После беседы с Леваном Платон в первый раз увидел Мариам улыбающейся: улыбка преображала ее, делала удивительно привлекательной и молодой. "Никто так не улыбается, ни одна женщина", — подумал Платон и почему-то вздохнул.
— Поставил я свою подпись под этим обязательством или нет? — продолжал весовщик. — Поставил. И я никому не позволю позорить честное имя Нестора Парцвания.
— Да, но ведь Цицино не работает в нашей бригаде, дядя Нестор! Что ты к ней привязался? — вступилась за свою подругу хорошенькая девушка по имени Гванца. Перед ней стояла годори, доверху наполненная чайным листом, и Гванца ждала своей очереди. — Ты можешь требовать с членов своей бригады, а при чем тут Цицино? Кто тебя назначил инспектором над другими бригадами?
Платон одобрительно посмотрел на Гванцу. "Так ему и надо, этому старому придире, чего суется в чужие дела, лучше бы следил за своей бригадой, за своим делом!"
— Посмотрите-ка на нее! — возмутился Нестор. — А кто это поделил дела моей бригады и бригады Цицино? Что значит "твоя" и "моя" бригада? Выходит, мы собираем чайный лист для одного колхоза, а ее бригада — для друюго?
Мариам многозначительно посмотрела на Платона. Тот смущенно отвел взгляд.
В этот момент Нестор нагнулся. На вид такой спокойный, медлительный, он с таким необычайным проворством запустил руку в годори, наполненную чайным листом, и схватил флешь, что даже Платон позавидовал его быстроте и сноровке.
— Так это, по-твоему, первый сорт? — сказал он, обращаясь к Гванце и высоко поднимая флешь. — Такими листьями ты хочешь похвалиться перед напичвнарцами? Такие листья собираетесь показать вы Мариам Твалтвадзе и Платону Чиладзе? Позор! На весь мир заявляю: позор!
Платон посмотрел на годори, из которой Нестор только что достал флешь, и удивился: "Что он хочет от девушки? Такой лист даже я не забраковал бы! Не то что первый сорт, самый настоящий материал для "букета"! Платон сорвался с места, подбежал к годори, запустил в нее руку, запустил еще раз и не смог найти ни одной хотя бы слегка огрубелой флеши, какие ему иногда доводилось обнаруживать в корзинах лучших своих сборщиц. Возмущенный Платон резко повернулся к Нестору.
И вот они стоят теперь друг против друга, один приземистый и взъерошенный, другой — огромный, медлительный и спокойный даже в минуты наивысшего возмущения. Они ничем не были похожи друг на друга, но, вместе с тем, было между ними какое-то едва уловимое сходство.
Платон первым уловил это сходство и насторожился: "Похоже, что мне знаком этот человек. Это верно, что знаком, — подумал Платон, — такой же придира, как и я, — этим вот и знаком".
Все с удивлением смотрели на Платона. Никто не знал, кто этот человек в черкеске, как он очутился здесь и чего он хочет от Нестора.
Платон осмотрелся вокруг и увидел обращенные к нему удивленные лица колхозников. Разоблачить сейчас Нестора, показать, что даже и та флешь, которую он держал в руках, безукоризненна по качеству? Платон сразу представил себя в положении Нестора. "Что это я затеял, чего я набросился, словно полоумный, на этого человека? Ведь он делает то же самое, что делаю я в своей бригаде!"
— Извините, мне надо сказать вам несколько слов, — тихо проговорил Платон.
Они вышли из образовавшегося круга, и колхозницы только теперь заметили Мариам и Ясона.
— Это Мариам Твалтвадзе, товарищи, — обратился Ясон к собравшимся.
Все забыли о Платоне и Несторе.
А те остановились поодаль от людей, с откровенным интересом разглядывая друг друга. Нестор начал догадываться, откуда явился этот гость.
— Возможно, я поступаю не совсем хорошо, — признался он Платону, — но ведь я делаю это не из личных интересов, а ради общего дела. Каких-нибудь полтора года назад у нас собирали лист то первого, то второго сорта. Собирает женщина лист первого сорта неделю, другую, а потом, смотришь, в один прекрасный день она ставит тебе на весы лист второго сорта. Теперь же, с тех пор как у нас появилась Майя, я и в глаза не видел листа второго сорта. Но если время от времени не подтягивать людей, то они успокаиваются на достигнутом, и тогда уж качества от них не требуй. Это, я думаю, и вам хорошо известно, брат мой! — Нестор посмотрел на Платона, и у него отлегло от сердца. Гость слушал внимательно и, похоже, со всем соглашался. Нестор осмелел, его голос окреп, и он продолжал назидательно: — Все мы должны работать так, чтобы сегодня делать больше и лучше, чем вчера, а завтра — еще лучше и больше, чем сегодня. — Нестор произнес эти слова с таким видом, будто они принадлежали лично ему и он лично лишь в знак особого доверия сообщает их Платону. В заключение Нестор добавил с гордым и даже несколько заносчивым выражением: — Так я наставляю их каждый день, и вот, пожалуйста, результаты! — Он поднес флешь к самому носу Платона. — Из сорока тысяч листьев этот оказался самым плохим. Ну, что вы скажете на это, дорогой гость?