Моха-безумец, услышавший голос своей земли, становится воистину Мохой-мудрецом, одним из тех самых святых, которым издревле на этой земле поклонялись, молились, прося защитить, научить, принести избавление. И он — вещун, говорящий правду, не ведающий страха, не знающий условностей — ведь безумцам дозволено все, — совершает, таким образом, свой подвиг, разнося эту правду по всей земле.
Возможно, писатель намеренно воспользовался такого рода персонажем (что взять с безумца!), несомненно одно: традиционный образ Джохи, очистившись от «бытовизма», присущего сказочному персонажу, обрел окончательно черты провидца, своего рода мессии, чье послание людям, не зная границ, идет по земле, звучит в глубине пространства, уходя в бесконечность времени, ибо оно — глас народа.
Моха, как считал он сам, был прежде всего сыном Айши (так в Марокко зовут в простонародье женщин) и революции, знал, что забвение и покой — не для него. И даже убитый, зарытый в землю бдительными стражами порядка, он продолжал жить, слившись со стоном земли, с криком птиц, с шумом ветра в кроне деревьев. Он обратился в Вечность, ушел в легенду, стал мифом, преодолев смерть: «Возраст! Время! Все ничто. Есть цветы, роса, молчание… Я не умер. Ибо я никогда не существовал. У меня нет имени. Я ниоткуда, и я — повсюду. На каждом холме, в каждой долине, за горизонтом, в беге пространства и времени». Ибо правда — не умирает, ее всегда услышит народ, который сможет остаться «глухим к призывам узников, к зову камней, тяжелых от слез земли».
Главное — уметь услышать стон земли и отомстить за себя.
Поэзия, которая буквально пронизывала прозу Бенджеллуна, снова откристаллизовалась в единый цикл стихов, в которых на волнах памяти лирического героя всплывают образы родной земли, людей и стран. В книге, названной «Невольно вспоминая», Родина являет свой лик, излучающий «сущностный свет», предстает источником живой воды. И, как всегда у Бенджеллуна, родная земля — в облике женщины со сдержанной нежностью в черных глазах и светлой слезой на ресницах, с измученным телом…
Образы покрытого морщинами лица Земли, растрескавшейся от жажды, кровоточащей почвы, изборожденной руслами пересохших рек, развертываются в метафору страны, застывшей в горе. Кажется, что иначе и не расскажешь о людях без земли, о детях без улыбки, о народе с искалеченной судьбой. Поэт может сосредоточиться и на реалистическом портрете, пристально всмотреться в черты сидящей на каменной скамье у края дороги старой женщины, перебирающей четки. Заметить на ее подбородке вытатуированную рыбку — символ счастья, на лбу — следы нелегко прожитого века…
О нежной сыновней любви к женщинам своей страны, о сострадании к их тяжкой участи поэт писал и говорил не раз. И всякий раз он находит новые слова, новые краски, чтобы полнее выразить свои чувства. В книге стихов «Невольно вспоминая» — зарисовки из крестьянской жизни, портреты тех, кто не скрывает чадрой лица, работает от зари до зари, не ведая отдыха, не зная ласки и заботы о себе; о вечно бесправных, вечно униженных… И словно слышит Поэт их упрятанный куда-то вглубь души голос.
Если реальность быта, входящая в ткань стиха Бенджеллуна как типическое обобщение, конкретизирует, заземляет поэтическое начало, то поэтическая проза во второй части цикла «Невольно вспоминая», органически перерастает в притчу, легенду, становится символической картиной жизни. Поэтический рассказ о «плачущем», кровоточащем Дереве, стоящем в центре города, среди сумятицы людей и машин, какофонии сигналов, сирен, тормозов, лязга металла, шума толпы и ждущем своей смерти, становится для Бенджеллуна не просто способом поведать о свершившемся чуде. Таких чудес — сопротивляющейся убийству Природы — народная молва знает немало. И в книгах магрибинцев часто «плачут деревья», посаженные в современных городах, кровоточа среди сумятицы людей и машин, какофонии сигналов, сирен, тормозов, лязга металла и шума толпы… Дело не в «чуде». Главное для поэта в том, что люди спасли свое Дерево. А значит, и не дали убить свою Жизнь, знаком которой оно издревле было.