Бёртон прислонил трость к камину и рухнул в кресло. Паровой Человек подошел к ним, убрав с дороги пару ширм; его гигантская фигура нависла над обоими людьми.
— Где ваши манеры? — спросил Бэббидж. — Принесите сэру Ричарду бренди!
Брюнель подошел к буфету и потрясающе аккуратно вынул из него хрустальный графин с двумя бокалами. Щедро наполнив их, он вернулся и протянул людям бренди. Бёртон и Бэббидж взяли по бокалу, и Брюнель отошел на несколько шагов назад. Пар с шипением вышел из него, он опустился на корточки и замер; только его меха ритмично хрипели.
— Скрип-скрип! Скрип-скрип! — заметил Бэббидж. — Какой ужасный шум! Без остановки. И еще весь вечер дождь стучит в окно. Тук-тук, тук-тук. Как можно думать в таких условиях? Выпейте это, Бёртон. Но что с вами?
Бёртон залпом выпил бренди. Зубы с клацаньем ударились о стекло. Он отер кровь с лица, вытащил из кармана платок и приложил к ране на носу. Потом вздохнул, бросил окровавленный матерчатый квадрат в огонь и пробормотал:
— Малярия.
— Мой дорогой друг, прошу прощения! Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
— Вы можете объяснить мне, что происходит, сэр.
— Я могуобъяснить, сэр Ричард, и, когда я это сделаю, вы, боюсь, поймете, что всё это преследование Брюнеля и бессмысленное уничтожение троих моих вероятностных калькуляторов — серьезное недоразумение.
— Я действовал так только потому, что Брюнель, великий инженер, унизился до обычного грабежа.
— Уверяю вас, здесь нет ничего обычного: одно то, что я добровольно пожертвовал одним из своих калькуляторов, сделав его приманкой, разве не является достаточным доказательством, как вы считаете? Разрешите мне задать вам вопрос: будет ли кража бриллиантов считаться преступлением, если миллионы людей, фактически вся империя, извлекут из этого пользу? Прежде чем вы ответите, я хочу напомнить, что подобный вопрос часто использует британское правительство для оправдания грабежа целых стран.
Бёртон поднял руку.
— Погодите. Я сам утверждаю, что распространение так называемой цивилизации мало чем отличается от вторжения, подавления сопротивления, грабежа и закабаления, но, ей-богу, не могу понять, как это связано с грязным ограблением ювелирного магазина!
Бэббидж хихикнул.
— Ну вот, вы опять. Если двое бродяг взламывают фомкой дверь и бьют полицейского по голове — вот это я называю грязным ограблением. Но механизированный гений, управляющий тремя заводными вероятностными инструментами? Ай-ай-ай, сэр Ричард! Ай-ай-ай!
— Ответьте мне… — Бёртон остановился и застонал: дрожь завладела им, стакан выпал из рук и разлетелся на куски, ударившись о край очага. Бэббидж вздрогнул от шума, но мигом опомнился. Он хотел было встать, но Бёртон остановил его взмахом руки:
— Нет, я в порядке. Скажите мне: что приобретет империя в результате сегодняшнего ограбления?
Паровой Человек звякнул, встал и вернулся к буфету с напитками.
— Я должен поделиться с вами своим представлением о будущем, — сказал Бэббидж. — Заранее хочу сказать вам, что построить новый мир возможно. При условии, конечно, что я буду долго жить.
— Каким образом эти бриллианты связаны с вашим выживанием? Я не понимаю.
— Сейчас поймете.
Бёртон взял стакан, предложенный Брюнелем. Паровой Человек вернулся на свое место. На его теле открылась маленькая заслонка: одна из рук с клещами на конце потянулась в нее и вытащила длинную толстую сигару. Заслонка закрылась, и рука вставила сигару в маленькое отверстие на несколько дюймов ниже мехов. Затем поднялась другая рука с паяльной лампой на конце и зажгла сигару. Меха поднялись и опустились, в воздухе поплыл голубой дым.
Старые привычки живут долго.
Бёртон отпил из стакана. Джин: хороший выбор. Бэббидж наклонился вперед:
— Бёртон, что вы скажете, если больше не будет необходимости в рабочем классе?
Королевский агент посмотрел на свои туфли: от них валил пар.
— Продолжайте, — сказал он, чувствуя себя странно отделенным от происходящего, словно мир, в котором он жил, был только сном и он скоро должен проснуться.
— Представьте себе, от одного конца империи до другого механические мозги непрерывно заботятся о людях: пекут нам пищу, убирают наши дома, чистят наши дымоходы, работают на наших фабриках, доставляют нам товары, поддерживают всю нашу инфраструктуру. Они служат нам, не задавая вопросов, не жалуясь, изо всех сил — и ничего не требуют взамен!
— Вы имеете в виду механических людей с бэббиджами в головах? — хрипло и невнятно спросил Бёртон.
— Фу! Ведь это только прототипы. Они сущая ерунда по сравнению с тем, что я могу создать, если проживу достаточно долго.
— Если проживете, — эхом откликнулся Бёртон. — И как вы предполагаете сделать это? Ведь вы уже старик.
— Пойдемте со мной.
Бэббидж поднялся с кресла, взял стоявшую рядом трость и шагнул за экраны. Бёртон с трудом встал, взял свою тросточку и последовал за Бэббиджем. С шумом, звяканьем и завитками пара за ними потопал Брюнель. Они подошли к центру мастерской, где стоял постамент, завешенный тонкой материей.
— Пожалуйста, — сказал Бэббидж Брюнелю. Паровой Человек вытянул руку и сдернул материю. Бёртон ошеломленно глядел на сложный латунный агрегат: фантастическое переплетение зубчатых колес, пружин и линз, собранное в похожем на мозг контейнере. Прибор казался изысканным, смущающим воображение и странно-прекрасным.
— Очередной бэббидж? — спросил он.
— Намного больше. Это мое будущее, — ответил ученый. — И, соответственно, будущее Британской империи.
Бёртон оперся на трость, мысленно попросив детектива-инспектора Траунса и его людей поторопиться.
— То есть?
— Это мое последнее создание, — сказал престарелый ученый, нежно погладив устройство, — вероятностный калькулятор, предназначенный для информации из электрического поля.
— Какой информации? — не совсем понял Бёртон.
— Вот этой, — ответил Бэббидж, касаясь своего черепа костистыми пальцами.
Королевский агент тряхнул головой:
— Нет. Электрическое излучение мозга крайне слабо — его невозможно измерить. И потом, мозг — смертный орган, не механический: после его смерти поле исчезает.
— Что касается измерений, вы ошибаетесь. Что касается смерти, вы безусловно правы. Однако кое-что вы даже не приняли во внимание. Брюнель, не будете ли вы так добры показать нам, пожалуйста?
Изамбард Кингдом Брюнель опустился пониже и поставил ящички с драгоценностями на пол. Их было ровно шесть, все из сейфа Брандльуида. Руки Парового Человека согнулись: зажимы обхватывали один ящичек за другим, тонкие пилки скользили в замочные скважины, ящички открывались — и механические руки переходили к следующему. Наконец тиски обхватили шестой и извлекли из него пять больших черных камней.
— Поющие Камни из Камбоджи, — объявил Бэббидж.
— И что это такое? — с раздражением спросил Бёртон. Его веки налились тяжестью, ноги дрожали.
— Самая большая техническая проблема, сэр Ричард, вовсе не в том, чтобы собрать информацию и потом распределить, самое трудное — ее сохранить. Создать машину, которая думает,относительно легко, однако создать машину, которая помнит, — совсем другое дело! Передайте камни нашему гостю, Брюнель.
Знаменитый инженер подчинился и уронил камни в протянутую руку Бёртона. Королевский агент внимательно осмотрел их, одновременно стараясь не уснуть.
— Вы держите в руках решение проблемы, — сказал Бэббидж. — Один французский лейтенант, Мари-Жозеф-Франсуа Гарнье, украл эти бриллианты из храма в Камбодже. Их было ровно семь. Во Франции их знают как Поющие Камни: в 1837 году обнаружили, что они испускают слабое мелодичное жужжание. Два камня Франсуа Гарнье отдал своему коллеге Жану Пеллетье, а оставшиеся сохранил для себя. Но Пеллетье оказался активным технологистом. Он знал, что мы ищем такие камни. Мы слышали, что подобные вещи существуют, и подозревали, что они обладают уникальными свойствами. Когда Пеллетье принес мне эти два камня, я исследовал их и был заинтригован возможностями, которые кроются в их весьма необычной кристаллической структуре. Я даже создал прототип устройства, которое использует эти камни. К сожалению, Пеллетье умер от сердечного приступа прежде, чем я закончил работу, и в его доме камней уже не оказалось. Нет никаких сомнений, кто-то из домашних продал их: этим низким типам невозможно доверять! Без камней мой прототип оказался совершенно бесполезен, и я отдал его Дарвину, а тот вставил его в человека, с которым вы хорошо знакомы: в Джона Спика.