В тусклом зеленоватом свете контрольных ламп, горящих на пульте навигационной кабины, Альф уже долгое время наблюдал за лицом Кирка. Таким он впервые видел своего друга. Всегда веселый и живой, Кирк с начала путешествия был неразговорчив, задумчив и почти угрюм. Неужели он боялся предстоящего длительного полета, который они совершали к системе Альфа-Центавра, находящейся на расстоянии более четырех световых лет от Земли?…[1] Нет, не может быть, ведь Кирк всегда с огромным энтузиазмом относился к далеким космическим полетам, и Альф точно помнил, с каким нетерпением месяц назад друг ожидал минуты старта.
— Послушай, — тихо произнес Альф, — это уже невыносимо… Ну скажи, наконец, что тебя так угнетает… ведь я знаю тебя, как самого себя и вижу, что с тобой что-то случилось.
Кирк молчал.
— Дело твое, — Альф разочарованно отвернулся, — придется мне в ближайшие месяцы полета развлекаться беседой с нашим роботом.
— Всё началось… — неожиданно после продолжительного молчания начал Кирк, — началось, когда я, а было мне не многим более шестнадцати лет, был на курсах пилотажа в ракетном центре в городе Н.
По соседству с домом, в котором мы квартировались, находилась лаборатория профессора Рукса.
Ты, наверное, помнишь его с того времени, когда он был научным руководителем Центрального астрофизического института и прославился открытием нового метода исследования состава атмосфер отдаленных небесных тел, а также теории антигравитации.
Потом он неожиданно бросил Институт и поселился в Н., посвятив всё своё время каким-то таинственным опытам, которые проводил сам, никого не допуская и ревностно защищая доступ в свою лабораторию. Впрочем, он совершенно стал чудаком: ни с кем не разговаривал, никого не замечал. Сделался в конце концов предметом насмешек всех, кто его знал. Только я никогда не насмехался над ним. Уж очень меня интересовала его таинственная лаборатория и сам необычный Рукс.
Часто вместе с друзьями мы следили за профессором сквозь щели в жалюзи его лаборатории. Единственное, что мы могли тогда увидеть, — это то, что многие часы он просиживал у экрана гигантского кинескопа, который, вероятно, сам сконструировал.
Однажды, когда я, как обычно, вечером, прижавшись носом к стеклу, наблюдал черед небольшое отверстие, что происходило в лаборатории, неожиданно чьи-то руки схватили меня и потянули в направлении открытых дверей лаборатории.
— Ага, лопался! — кричал профессор, — наконец-то ты мне попался, сорванец! Подглядывать? Пришел твой последний час! Как раз мне нужен новый материал для корпусов электронных ламп, а твои кости вполне подходят. Это будет тебе наказание за подглядывание старого профессора!
Он говорил, стараясь сделать выражение своего лица строгим, но глаза под седыми нависшими бровями смотрели доброжелательно.
Когда я очутился в лаборатории, профессор посадил меня в кресло, некоторое время грозно смотрел на меня и, наконец, произнес:
— Ты хочешь знать мою тайну? Всё хочешь знать? Зачем подглядывал? Ну, отвечай!
Я поспешно поддакнул, еще не совсем оправившись от страха, который нагнал на меня Рукс.
Профессор замолчал, внимательно разглядывая меня. Я не мог усидеть спокойно на стуле под этими пронизывающими и испытующими взглядами.
— Хорошо, мой мальчик, ты узнаешь, — вдруг сказал он неожиданно мягко, — ведь в жизни каждого, даже самого большого нелюдима, бывают такие минуты, когда ему хочется с кем-нибудь поговорить.
Тогда я не знал, да и никогда уже не узнал, почему он выбрал именно меня.
Я сидел сгорбившись в кресле и с любопытством рассматривал эту удивительную лабораторию. Меня поразила огромная величина и необычайная форма многочисленных устройств, о назначении которых я не имел малейшего представления.
Среди всей путаницы проводов, ламп и необыкновенных аппаратов господствовал громадный экран кинескопа, площадью более десяти квадратных метров, напоминающий экраны в давнишних панорамных кинотеатрах.
Профессор медленным шагом подошёл к кинескопу и повернул ручку выключателя. Послышалось приглушенное гудение, похожее на издаваемое катодными лампами под напряжением, и экран начал постепенно разъясняться в то время, как остальные огни погасли.
— Какой период древней истории тебя больше всего интересует? — спросил он неожиданно.
Я видел его темную, слегка сутуловатую фигуру в длинном кителе на фоне светлого пятна экрана. Рукс в этот момент показался мне необычайным волшебником, который начнет проделывать различные чудеса.
Вопрос, который он мне задал, вернул меня к действительности, но так одновременно поразил, что я даже вздрогнул.
Что общего имеет история с открытиями, сделанными профессором, несомненно астрофизического характера?
— Отвечай! — торопил профессор, — быстрее!
— Я… не знаю, может… может быть фараоны, пирамиды, древний Египет… — пробормотал я нерешительно.
— Хорошо, я покажу тебе пирамиды и фараонов. И Рукс нажал сразу несколько клавишей на большом распределительном щите, после чего перевел какой-то рычаг. Монотонное гудение перешло в более высокий музыкальный тон и перед моими глазами на экране появилось цветное изображение… земного шара. Оно начало постепенно увеличиваться, концентрируясь на африканском континенте. Казалось, что мы летим на ракете, с огромной скоростью приближаясь к Земле.
Вот все отчетливее вырисовывается пустыня. Весь экран занимает желтое пятно, все отчетливее и больше становятся дюны и волнистые пески и вдруг… вдруг, как будто бы рядом со мной я увидел громадные обломки скал и толпы черных полуобнаженных египетских рабов, которые на канатах подтягивали огромные валуны для строительства пирамиды…
Все это происходило бесшумно. Это было сказочно. Размахивающие длинными палками надсмотрщики рабов, стада верблюдов и ослов, тянущих через глубокий песок балки для строительных лесов, люди, изнывающие под знойным африканским солнцем.
Картина передвигалась, появлялись все новые и новые сцены.
— Это фильм? — спросил я удивленный. Профессор строго посмотрел на меня и медленно, отчеканивая каждое слово, ответил:
— То, что ты здесь видишь, — это непосредственная картина тех давно минувших времен. Впрочем, ты сейчас всё поймёшь…
После небольшой паузы спросил:
— Что хочешь увидеть еще?
Мое воображение начало лихорадочно работать.
«Раньше, раньше, как было на земле еще раньше, когда не было цивилизации? Может быть, посмотрим каменный век?»
Ясная картина египетской пустыни неожиданно исчезла, а вместо нее через несколько секунд появилось изображение доисторического леса.
Я отчетливо видел огромные темно-зеленые деревья и клубы дыма, выходящего где-то среди ветвей. Изображение перемещалось, перед моими глазами представился скалистый грот и горящий неподалеку костер. Вокруг костра сидели одетые в шкуры животных люди. Одна группка людей занималась шлифованием каменных плит, другая с помощью лука и намотанной на тонкую каменную палку тетивы с напряжением сверлила отверстия в уже отшлифованных плитах. Несколько людей постарше занимались выделкой шкур убитых зверей.
Я был ошеломлен.
До сегодняшнего дня помню каждую деталь этих картин. Они выступали так отчетливо, как вот я тебя здесь вижу, Альф, Меня охватило непреодолимое желание узнать, как этот старый профессор вызывал картины давно минувших эпох. Однако он не сразу мне все объяснил.
Кирк глубоко вздохнул, минутку помолчал и посмотрел на Альфа. Тот сидел неподвижно с закрытыми глазами, сосредоточенно слушая рассказ друга.
— Наконец, — продолжал Кирк, — наступил момент, когда профессор, выключив аппарат, сел рядом со мной и начал объяснять, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.
— Всем нам известно, что свет распространяется в пространстве со скоростью 300 тысяч километров в секунду. Луч света, высланный раз в космическое пространство, летит в бесконечность, пока не встретит на своем пути какую-нибудь преграду. Тогда он отражается от нее и продолжает лететь всё дальше и дальше.
1
Звёзды Альфа и Проксима — Центавр в созвездии Центавра — самые ближние нашей солнечной системы, находятся на расстоянии 36 000 000 000 000 км.