Улицы, ведущие к Фридрихсхайн, были почти безлюдны. Видимо, желание провести праздничный вечер в теплой, уютной квартире у большинства людей сильнее, чем потребность в свежем воздухе.
Хильда и Бруно разглядывали дома, магазины и вдруг одновременно остановились у одной из витрин.
«Тебе тоже бросилось в глаза, что в праздники дома выглядят как-то иначе?» — спросила Хильда.
Бруно, внимательно вглядевшись в фасады домов, пожал плечами:
«Не вижу ничего особенного. Такие же каменные коробки, как и всегда».
«Нет, не такие. Некоторые дома я замечаю только по воскресеньям, будто в другие дни их не существует».
«Черт возьми!»
«Можешь поберечь свой дурацкий смех до другого раза. Я же не виновата, что ты смотришь и ничего не видишь».
«А я и не подозревал, что ты по-разному воспринимаешь мир».
«Ерунда! Это особое настроение, оно изменяет очертания фронтонов, крыш, окон и отделки. Даже воздух стал другим. Я чувствую это».
Бруно оживился:
«Вот в чем дело! Значит, не улицы стали другими, а ты сама, ты смотришь на все другими глазами. Извини меня, любимая, я вел себя как глупый мальчишка».
Хильда прижалась к нему:
«Ты реагировал вполне нормально, мой строгий эксперт по экономическим вопросам».
«Ты хочешь узнать, что варит на ужин твоя мать?»
«Нет, я хочу узнать, когда мы снова сможем поехать в Гревенитц за лютиками».
И они стали обсуждать совместные планы на будущее. Это были не совсем конкретные планы, часто они начинались со слова «если»: «Если мы найдем квартиру, если будем жить экономно, если минует экономический кризис, а если он обострится, если, если, если…»
Они стояли в самом начале своего жизненного пути и едва ли могли заглянуть на неделю вперед. Но они были полны надежд и стремлений.
«Не принимай все так близко к сердцу, дорогая, товарищи помогут нам».
Обсуждая проблемы политического развития, оба проявляли куда больше оптимизма, чем при обсуждении своих личных проблем. Хильда была убеждена, что немецкие рабочие смогут разгадать демагогические тирады Гитлера и попытки социал-демократических лидеров успокоить и обмануть рабочий класс.
Бруно больше полагался на широкую разъяснительную работу, которую коммунисты проводили на предприятиях, биржах труда и в других общественных местах.
«Промышленные воротилы, директора банков и крупные владельцы акций доказали свою беспомощность. Они не знают, как выйти из экономического кризиса. Они хотят таскать каштаны из огня руками Гитлера и его фашистских приспешников. Можем ли мы доверить Германию ему и его коричневым бандитам? Нет. Ты права, Хильда. — Бруно крепко обнял ее. — Немецкие рабочие не допустят этого. Нельзя доверять корабль обанкротившемуся беспомощному капитану и алчным офицерам, которые ради корысти готовы объединиться с пиратами против своей же команды. Иначе к чему это приведет?»
Соня Кляйн с изумлением смотрит на круглый партийный значок со свастикой посередине. На скромном костюме Хильды Гёбель он кажется ей отвратительным темным пятном.
— Я бы хотела выпить кофе, — произносит Хильда, чтобы вывести официантку из оцепенения.
— Кофе? Сию минуту, госпожа.
Даже самый внимательный наблюдатель не заметил бы сейчас между ними отношений более близких, чем между клиенткой и официанткой. Соня Кляйн обдумала предложение своей новой приятельницы вернуться работать в «Адлон». Поэтому она, не называя, конечно, имени Хильды Гёбель, обратилась к доктору Паульзену. Она сказала, что никак не может привыкнуть к работе в Целендорфе. Он поворчал на вечные женские прихоти и настроения, но в помощи не отказал. Квалифицированные специалисты стали редки и в области общественного питания, поэтому начальник отдела кадров с радостью принял блудную дочь на прежнее рабочее место. Теперь она снова работает в ресторане отеля, а иногда обслуживает и отдельные кабинеты. Мужчины тоже любят поболтать, и, чем удачнее прошел день, тем с большей охотой они обсуждают его события вечером. А у официантов хорошая профессиональная память.
В бюро информации министерства иностранных дел мужчины с удовлетворением отметили, что симпатичная фольксгеноссин Гёбель, кажется, несколько изменила свой отшельнический образ жизни. Теперь она время от времени показывается в отеле «Адлон».
— Получите с меня, — произносит Хильда.
Вместе с чаевыми Соня Кляйн незаметно забирает крошечную записку и кладет ее в свой кошелек. Прочтет она ее позднее, когда будет одна. Таким образом Хильда назначает ей время и место встречи. Если Соня хочет сообщить что-то Хильде, она пишет прописью число и месяц на счете, который Хильда оплачивает, а потом складывает и прячет в свою сумочку.
Они встречаются у портнихи Хильды, но только как заказчицы. Обе делают вид, что не знают друг друга и здороваются лишь потому, что этого требуют правила вежливости. Хозяйка просит дам немного подождать.
— Ничего, если я оставлю вас на минутку одних? Я работаю сегодня без помощников, а у меня кончились все пуговицы. Вы не будете возражать, если я отлучусь? Магазинчик здесь недалеко, а я бы хотела, чтобы вы взглянули на пуговицы, которые я куплю к вашему платью…
— Теперь можем говорить, Соня.
— Она тоже в курсе дела?
— У Марии работал мастер-еврей. Она знает столько, сколько ей нужно знать.
— Ах, Хильда, я так рада! А сначала я испугалась, не сердись на меня за это.
— Да в чем дело?
Соня прячет глаза от ее испытующего взгляда.
— A-а, понимаю. Мой значок…
— У меня сердце чуть не выскочило из груди от страха. Я думала, что ты предала меня и все это только ловушка.
— А ты думала, что я работаю у них и при этом не скрываю своей ненависти? Есть такая пословица: «С волками жить — по-волчьи выть». Я не собираюсь выть по-волчьи, но я должна жить в их стае, чтобы знать все их слабые места. — Соня смотрит на нее с удивлением. — Конечно, это нелегко. И ты тоже должна скрывать свои чувства, свою ненависть к ним. Никогда не забывай об этом!
Собственно говоря, Соня хотела излить душу, рассказать, как ей приходится пересиливать себя каждый раз, обслуживая избранных гостей «Адлона», с которыми нужно быть всегда внимательной и приветливой. Но теперь она поняла, что Хильде во сто крат труднее, чем ей самой.
— Ну, что ты слышала интересного?
— В основном разговоры об Англии. Я так понимаю, они хотят воздушными налетами и бомбардировками английских городов подготовить почву для высадки десанта. В конце недели у нас гуляли офицеры: летчики, моряки и с ними командир подводной лодки. Они говорили о том, кто первым поставит лживого лорда — так называют Черчилля — на колени. Так вот этот, с подводной лодки, говорил о тотальной блокаде Британских островов, что якобы фюрер уже отдал такой приказ. Уничтожение городов с воздуха только раздразнило британского льва, парни в голубой форме загонят его в угол и прикончат. Но последний удар нанесут десантники совместно с летчиками.
Я запомнила несколько цифр — потопленные корабли и подводные лодки, а также сбитые самолеты. Запишешь?
— Запомню так. Пойми, Соня, записывать сведения можно только если нет другого выхода.
Когда портниха возвращается, обе дамы погружены в разглядывание последних журналов мод. На примерку сначала приглашают Хильду, и она же первая уходит из ателье.
Советник фон Левитцов любит бродить вокруг памятников Бетховену, Моцарту и Гайдну, расположенных в парке недалеко от пруда с золотыми рыбками. Все чаще его влечет в последнее время сюда, к музыкальным гениям германской нации, как он их называет.
На скамейке, стоящей сбоку от узенькой дорожки, он замечает Хильду Гёбель. Она сидит, подставив лицо лучам нежаркого осеннего солнца. Он кланяется, она вежливо отвечает на его приветствие.
— Вы позволите мне присесть рядом с вами, глубокоуважаемая фрейлейн?
«Не может без своих фокусов, — отмечает про себя Хильда. — А впрочем, так оно и лучше. Каждый, кто с ним знаком, знает, что он всегда так держится. Не упускает возможности пофлиртовать. Если бы кто-то из коллег прошел мимо, то подумал бы с усмешкой, что Левитцов наметил себе новую жертву».