Слуга в ливрее открыл перед ней монументальную дверь из светлого дуба, украшенную накладками из металлических полос, и провел в просторный сумрачный вестибюль, слабо освещенный несколькими толстыми свечами, походившими на большие факелы.
К журналистке сразу же подошел едва передвигавший ноги старик-мажордом, едва слышным голосом пригласивший ее следовать за ним.
Они прошли анфиладой величественных залов, слабо освещенных свечами и лампами, в которых горело ароматное масло.
Снаружи ярко светило полуденное солнце, тогда как в замке воздух казался неприятно холодным и влажным, несмотря на пылавший в каминах огонь, распространявший сильный запах древесины оливковых деревьев.
Наконец мажордом остановился на пороге просторного зала, погруженного в еще более густой мрак, чем все остальные помещения. На большом столе горела лампа из массивного серебра, казавшаяся одинокой звездой в ночной тьме. Время от времени легкое движение воздуха заставляло пламя лампы колебаться, и при этом оно бросало зловеще шевелящиеся тени на стены из серого камня.
Старый слуга знаком пригласил журналистку сесть в старинное резное кресло, редкое антикварное сокровище, за которое любители сегодня заплатили бы бешеные деньги.
Ждать пришлось довольно долго. Внезапно журналистка почувствовала, что она не одна в помещении. Действительно, в нескольких шагах от нее неподвижно стоял старик с длинной белой бородой и горящими глазами, одетый в тяжелую монашескую рясу из грубой шерстяной ткани. Элен с удивлением подумала, каким образом он оказался рядом с ней, где только что никого не было.
— Я граф Масконти, — медленно произнес старик бесцветным голосом.
Элен Юдж считалась отважной женщиной, хорошо владевшей всеми секретами журналистской профессии, и ее трудно было сбить с толку. Тем не менее ей с трудом удалось подобрать вежливые слова, объясняющие причину ее визита.
«— Я знаю, о чем вы хотите расспросить меня, юная дама», — сказал старик. — Я постараюсь облегчить вам задачу. Вас интересует, почему последний отпрыск богатого и могущественного рода Масконти живет здесь в тоскливом одиночестве? Почему я отказываюсь от преимуществ современного быта? Почему я ищу убежище в прошлом?
Элен молча кивнула головой.
— Я не стану прямо отвечать вам на эти вопросы, — продолжал старик, — но того, что я позволю вам увидеть и услышать, будет вполне достаточно, чтобы вы сделали выводы самостоятельно.
Граф замолчал. Когда его пылающий взгляд остановился на лице журналистки, Элен не смогла удержать дрожь. Она с усилием попыталась пробормотать несколько ни к чему не обязывающих слов только для того, чтобы услышать звуки своего голоса и хотя бы немного прийти в себя. Ей казалось, что невидимые тиски сдавили ее горло, не позволяя не только говорить, но и свободно дышать.
Граф Масконти снова заговорил так же медленно, как и раньше; Элен показалось, что он с трудом справляется с мешающей ему говорить болью.
— Учтите, что я ничего не могу изменить, даже если бы я очень хотел этого. Кстати, где вы приобрели ваши часы с браслетом, юная дама?
Вопрос оказался таким неожиданным, что Элен невольно посмотрела на запястье своей левой руки. Она хотела ответить:
— У фирмы «Гартфильд и сыновья», в Холбоне, — но не смогла произнести ни одного слова. Из ее уст вырвался только короткий возглас удивления и страха.
Ее новые часы, которые она уже привыкла видеть на запястье, исчезли. Вместо них на этом месте блестели совсем другие часы, гораздо больше прежних, в виде яйца на массивном золотом браслете.
— Что это такое?! — испуганно воскликнула она.
— Это шедевр часовых мастеров XIV века, юная дама, — улыбнулся граф. — Они стоят по меньшей мере раз в пятьдесят дороже, чем те, что только что были у вас на руке.
— Я ничего не понимаю, — пробормотала Элен. — Откуда они взялись?
— Это вполне естественный вопрос. Момент понимания еще не наступил. Взгляните-ка в это зеркало… Подождите, я посвечу вам.
На стене висело дорогое венецианское зеркало со слабым зеленоватым оттенком в раме из потемневшего старинного серебра.
Едва бросив взгляд на отражение в зеркале, Элен почувствовала сильнейшее головокружение.
Она узнавала черты своего лица, но все остальное изменилось самым кардинальным образом. Ее прическа, шедевр лондонского Института красоты, последний крик моды, выглядела совершенно иначе, а ее элегантный дорожный костюм превратился в роскошное старинное платье из дамасского шелка.
— Это какие-то фокусы! — воскликнула она.