Анальная эротика и кастрационный комплекс
Прошу читателя вспомнить, что эту историю детского невроза я получил, так сказать, как побочный продукт во время анализа заболевания в зрелом возрасте. Я должен был составить ее из еще меньших отрывков, чем те, какими обычно располагаешь для синтеза. Эта нетрудная работа имеет свой предел. Я, следовательно, должен удовлетвориться тем, что предлагаю отдельные части, которые читатель сам соединит в одно живое целое. Как неоднократно подчеркивалось, описанный невроз навязчивости возник на почве анально-садистской конституции. Но до сих пор речь шла только о главном факторе – о садизме и его трансформации. Все, что касается анальной эротики, было преднамеренно оставлено в стороне, теперь же необходимо соединить все вместе.
Аналитики уже давно пришли к заключению, что многочисленные влечения, объединенные в понятии анальной эротики, имеют необычайное, не поддающееся адекватной оценке значение для всего строя сексуальной жизни и душевной деятельности. Заметим также и то, что одно из самых важных проявлений преобразованной эротики на этой основе обнаруживается в обращении с деньгами; эта особенность привлекла к себе интерес психоаналитика. Мы привыкли объяснять интерес к деньгам наслаждением, связанным с экскрементами, поскольку он, по природе своей, либидозен и нерационален, и требовать от нормального человека, чтобы в своих отношениях к деньгам он был безусловно свободен от либидозных влияний.
У нашего пациента во время его более позднего заболевания отношение к деньгам было нарушено в сильной мере и накладывало отпечаток на его несамостоятельность и жизненную дееспособность. Благодаря наследству, полученному от отца и дяди, он стал очень богат, явно придавал большое значение тому, чтобы слыть богатым, и весьма огорчался, когда его в этом отношении недооценивали. Но он знал, сколько он имел, сколько тратил и сколько у него оставалось; трудно было сказать, считать ли его скупым или расточительным. Он вел себя то так, то иначе, но никогда его поведение не указывало на рациональность и последовательность. Судя по некоторым странным чертам, которые я упомяну ниже, можно было бы считать его за ненормального скупца, который в богатстве видит самые большие преимущества своей личности и, в сравнении с денежными интересами, не принимает во внимание какие бы то ни было чувства. Но других он ценил не по богатству и во многих случаях проявлял себя скорее скромным и готовым оказать помощь. Он не умел сознательно распоряжаться деньгами, они имели для него какое-то другое значение. Я уже упомянул, что мне казалось очень подозрительным то, как он утешил себя, потеряв сестру, ставшую в последние свои годы его лучшим товарищем, а именно: теперь ему незачем делить с ней наследство родителей. Еще страннее, может быть, было то спокойствие, с каким он это рассказывал, как будто бы совсем не осознавал бесчувственности, в которой таким образом признавался. Хотя анализ реабилитировал его, показав, что боль за сестру подверглась сдвигу, но тогда стало совсем непонятным то, что в богатстве он хотел найти замену сестре.
В другом случае его поведение казалось загадочным ему самому. После смерти отца оставшееся имущество было разделено между ним и матерью. Мать управляла имуществом и, как он сам признавал, шла навстречу его денежным требованиям щедро и самым безупречным образом. И тем не менее каждое обсуждение денежных вопросов между ними кончалось жесточайшими упреками с его стороны, что она его не любит, что она думает только о том, как бы сэкономить на нем, и что она, вероятно, желала бы лучше всего видеть его мертвым, чтобы полностью распоряжаться деньгами. Мать, плача, уверяла его в своем бескорыстии, он стыдился и совершенно искренне уверял, что вовсе этого и не думает, но был уверен, что при случае повторит эту сцену.
То, что кал задолго до анализа имел для него значение денег, явствует из многих случаев, из которых я сообщу только два. В то время когда его кишечник еще не был захвачен болезнью, он навестил своего бедного кузена в одном большом городе. Когда он ушел, то упрекал себя в том, что не оказал этому родственнику денежной помощи, и непосредственно за этим у него был, по его словам, быть может, самый обильный стул в его жизни. Два года спустя он назначил этому кузену ренту. Другой случай: в восемнадцатилетнем возрасте, во время подготовки к экзамену зрелости, он посетил товарища и обсуждал с ним, что бы лучше предпринять, так как оба боялись провала на экзамене[116]. Решили подкупить служителя гимназии, и его доля в требуемой сумме была, разумеется, самая большая. По дороге домой он думал о том, что готов дать еще больше, если только он выдержит, если на экзамене с ним ничего не случится, но с ним все-таки случилось другое несчастье (с кишечником) еще раньше, чем он успел дойти до дому[117].
116
Пациент говорит, что на его родном языке нет употребления слова «провал» для обозначения кишечных расстройств.