«Тайфун» распространялся по Китаю постепенно.
— Но все же когда? Когда он начался?
Этот вопрос не сходил с уст дипломатов и иностранных корреспондентов в первые дни и недели моего пребывания в стране, как будто ответ на этот вопрос мог дать ключ к пониманию всего того, что происходило тогда в Китае.
Задают друг другу этот вопрос и иногда быстро, не дождавшись ответа, сами себе отвечают.
Начало? Для одних это — появление первой дацзыбао, написанной Не Юань-цзы, ассистенткой философского факультета Пекинского университета.
— Ведь уже через несколько дней после появления этой дацзыбао сам Мао Цзэ-дун распорядился опубликовать ее в печати и передать по радио, — громко говорили они, словно пытаясь убедить самих себя.
— Что же здесь неясного? — отвечали другие. — 16 мая было обнародовано сообщение ЦК КПК о Пэн Чжэне. Ведь вы помните, по словам самого руководителя «группы по делам культурной революции» Чэнь Бо-да, в нем объявлялось о разгроме контрреволюционной ревизионистской группы Пэн Чжэня и проведении «великой пролетарской культурной революции»?
— Но ведь есть специальное постановление Коммунистической партии Китая от 8 августа? Постановление о «культурной революции». Почему 8 августа не считать ее началом? — вмешивались в разговор третьи. И словно про себя добавляли: — Постановление… Это официальный документ. Это — начало…
— Разве вы не читали на днях речь Кан Шэна в Шанхае на митинге в честь Мехмет Шеху? — запальчиво защищал свое мнение корреспондент какого-то японского агентства. — Ведь Кан Шэн прямо заявил, что в ноябре 1965 года Мао лично выступил в Шанхае, положив начало кампании критики «реакционной пьесы» на историческую тему «Разжалование Хай Жуя», а в шанхайской газете «Вэньхуэй бао» была опубликована резкая критическая статья зятя Мао — Яо Вэнь-юаня об этой пьесе.
— А почему не 1964 год? Ведь тогда была проведена реформа в Пекинской опере, — говорил, улыбаясь, временный поверенный в делах одной из азиатских, соседних с Китаем стран. И для большей убедительности добавил: — Сейчас осуществляется «культурная революция», а реформа Пекинской оперы была именно в области культуры. — И, задумавшись, продолжал: — Мне кажется, «Жэньминь жибао» или «Хунци» назвали эту реформу «великой революцией на культурном фронте».
Я возвращаюсь к сказанному этим дипломатом. «Реформа в Пекинской опере». «Великая революция на культурном фронте». В 1964 году «сто цветов» уже отцвели, в шуме «кампании против правых» заглохла и «кампания по упорядочению стиля». Кампания-чистка «против правых» подготовила почву для проведения X пленума, утвердившего тезис Мао Цзэ-дуна о «классовой борьбе в условиях диктатуры пролетариата» и «кто кого». Дискуссии на культурном фронте имели определенную направленность, слышались шовинистические нотки, некоторые вопросы разрабатывались в духе буржуазного национализма, высказывались мысли, подобные тем, что, «когда в Европе люди еще лазили по деревьям, в Китае уже развивалась цивилизация», что Маркс и Энгельс — европейцы и их учение непригодно для Китая. Незадолго до «большого скачка» «Жэньминь жибао» предупреждала: «Мы, китайцы, должны хорошо помнить, что в царствование династий Хан, Тан, Мин и Цин наша страна тоже была великой империей» и что, «хотя в настоящее время наша страна все еще является отсталой в экономическом и культурном отношениях, однако, когда ситуация изменится, тенденция к великодержавному шовинизму, несомненно, может стать серьезной опасностью».
Предупреждения предупреждениями, а стрелка барометра культурной жизни все больше отклонялась в сторону подчинения науки, культуры, искусства политическим устремлениям Мао Цзэдуна. Первый эксперимент должен был состояться в Пекинской опере, роль главного экспериментатора была предоставлена супруге Мао — Цзян Цин.
Цзян Цин! Это имя еще долго будет одним из главных среди действующих лиц в большом спектакле, называемом «культурной революцией». Этот спектакль разыгрывается не на сцене Пекинской оперы, а на большой сцене политической жизни Китая, перед восьмисотмиллионной аудиторией.
Первый раз я увидел Цзян Цин на официальной трибуне Тяньаньмэнь. Моложавая, небольшого роста, в черных очках и солдатской фуражке, она скорее походила на тех хунвэйбинок, которые вышагивали перед трибунами в рядах «кричащих батальонов». И так же, как они, она высоко подняла над своей головой «красную книжку» — цитатник.
С Мао Цзэ-дуном она связала свою жизнь еще накануне второй мировой войны, в яньаньский период. С тех пор она стала его постоянной «тенью» и оставалась в тени тридцать лет. Вихри «большого тайфуна» вынесут ее на политическую арену. Некоторые американские газеты назовут ее «тигрицей культурной революции». Я перелистываю американские и гонконгские газеты, журналы и книги. Цзян Цин посвящает главу в своей книге американец Мартин Эбон. Целую книгу под названием «Мадам Мао» написали и издали в США Чун Хуа-мин и Артур Миллер. Ей же посвятил три статьи гонконгский журнал «Фар истэрн экономик ревью», в которых словно воспроизводятся «три акта», «три действия» большой драмы, названной «большим тайфуном».