- Вот он. - Караджов не колеблясь ткнул пальцем в снимок, сделанный Цаневым.
- А это кто? - спросил следователь, указывая на холеную физиономию настоящего Горанова.
- Понятия не имею.
- И этот самый человек знаком тебе с молодых лет как Андрей Горанов, друг твоего отца? - настаивал следователь, держа в руке снимок, сделанный Цаневым.
- Он самый, конечно, - подтвердил Караджов. - Хотя он заметно состарился.
Показание прозвучало достаточно искренне. Но гораздо важнее было другое: инженер увяз в этом деле по уши, и не имело особого значения, Горанову давал он шпионские сведения или кому-нибудь другому. Разве что...
Да, разве что... Впрочем, тут начинается область самых смутных догадок, которые практически в данной ситуации ничего изменить не могут.
Караджов не смог дать вразумительного ответа и на другой вопрос - почему Горанов отнесся к Цаневу с такой осторожностью. Он уверял, что письмо было написано в совершенно определенном стиле, и это, вероятно, была правда, иначе представитель "Липс и К°" едва ли явился бы на свидание. Видимо, была допущена какая-то промашка в ходе встречи: может, Цанев допустил ошибку, сам того не подозревая? Может, следовало произнести пароль или сделать условный знак при появлении незнакомца? Однако в этом вопросе Караджов был предельно категоричен: ни в одном случае пароль предусмотрен не был.
Так или иначе, результат был налицо. Один - ноль в пользу противника или ноль - ноль черту на потеху. Вместо того чтобы раскрыть историю, ее "раздавили", и теперь приходится все начинать сначала. Эх, в том-то и дело, что не сначала. Куда труднее вытащить репу, у которой по неловкости оторвали ботву.
Примерно в таком смысле повел свои рассуждения Борислав, раскуривая в тени экзотического фикуса ароматную сигарету. Что же касается генерала, то ему сейчас не до общих рассуждений.
- Оставь это! Скажи лучше, где, по-твоему, коренится ошибка и как нам быть дальше.
- Ошибок могло быть десяток... - роняет Борислав.
- Ошибка была одна-единственная, - обрываю я его. - Письмо.
- Что значит "письмо"? - поднимает брови генерал.
- Затея с письмом - чистейшая авантюра. Будь оно действительным, провоз его через границу также был бы авантюрой. Хитрая лиса - вроде этого так называемого Горанова - ни за что бы не поверила, что Караджов поставит на карту собственную судьбу, отдав подобное письмо в чужие руки. Потому что прежние письма он писал за границей, на месте, без малейшего риска.
- Возможно, ты прав, - тихо замечает шеф. - Хотя в письме не было ничего такого, что дало бы сейчас повод сотрясать воздух громкими словами вроде "судьба", "авантюра". Ты прекрасно знаешь: в этом отношении были предельно внимательно взвешены все "за" и "против". Помимо всего прочего, это была единственная возможность.
Верно, конечно. Ведь прежде, чем созрело решение послать Цанева, другой наш сотрудник был направлен в Лозанну - изучить характер "Липс и К°". Этот человек убил целых шесть месяцев на поистине жалкое открытие: что фирмы под названием "Липс и К°" нет вообще, но под таким названием существует почтовое отделение, где должны вручаться письма до востребования, только никто и никогда им не пользуется.
Может, Караджов был для Горанова единственным (хоть и весьма ненадежным) связующим звеном, и у него Горанов черпал при случае кое-какие сведения, чтобы потом передавать кому-то другому? Будь это так, вся эта история подлежала бы отправке туда, где ей место, - в архив. Но так ли оно на самом деле? Поскольку невозможно было иным способом выяснить этот вопрос, созрело решение послать в Мюнхен Цанева.
- Была все-таки другая возможность, - отозвался Борислав с присущим ему упорством. - Ждать. Вы сами говорили, что в иных случаях предпочтительней всего - ждать.
- Ждать у моря погоды? - возражает шеф. - Ведь ожидание должно чем-то оправдываться! Что это за агент, который полгода не пользуется услугами своего почтового отделения? И разве это не дает оснований заподозрить, что у настоящего, действующего агента, пользующегося услугами различных информаторов, не один-единственный пункт связи? И что "Липс и К°" больше никогда не будет использовано, раз Караджов в наших руках.
Какое-то время мы продолжаем спорить о характере ошибки, поскольку Борислав не может не возражать, а генерал любит, когда разгорается спор: он вообще убежден, что только в споре рождаются светлые идеи.
- Ну, братцы, вы совсем задымили комнату, - замечает шеф. - Разреши вам курить - и вы не остановитесь, пока не опустеет вся пачка.
Затем, слегка прищурив голубые глаза, словно бы изучая нас задумчивым взглядом, с хитринкой спрашивает:
- Ну, так кого мне послать из вас двоих? Тебя или Борислава?
Никто из нас не клюет на эту приманку. Мы-то знаем: это у генерала любимая фраза. За ней последуют и другие, произносимые обычно одним и тем же тоном:
"Нет, исключается. Вам еще предстоит подлечиться за канцелярскими столами. Что я могу поделать, коль вы меченые".
И вот мы "лечимся". От такого лечения волком завоешь. И если случается, что шеф спросит: "Кого из вас послать?" - мы делаем вид, что лично нас этот вопрос не касается. Пускай себе шутит человек.
Только сегодня он как будто утратил вкус к юмору, потому что я вдруг слышу:
- Предлагаю ехать Боеву.
Борислав с улыбкой посматривает на меня - с улыбкой несколько меланхоличной. Не только оттого, что он остается, но еще и потому, что остается один.
- Нечего шмыгать носом, - бросает ему шеф. - Боев первым возвратился, значит, и уезжать ему положено первым.
Первому уезжать и первому терпеть провал, думаю про себя следующим утром, пока струи холодного душа постепенно возвращают меня из царства сна, младшего брата смерти, в сияние нового дня. Очередное скромное воскресение - как редко мы в состоянии его оценить!
Во время завтрака в ресторане отеля я снова мысленно возвращаюсь к Белеву. Комбинацию с его участием сочли самой простой и удобной. Опытный в таком деле, он должен был следить за Горановым с близкого расстояния и информировать меня, тогда как мне по соображениям дальнего прицела следовало оставаться в тени. Таким образом, в первых эпизодах пьесы действие было связано в основном с риском для Белева. Что бы ни случилось с Белевым, я должен уцелеть, взять на себя риск последующих эпизодов и дойти до финала. Только Белев сгорел раньше, чем я включился в игру, и не успел передать мне эстафету.