— Да, это уже нечто более реальное, — подытоживает бывший полицейский, покончив с вопросами. — После проверки по всем каналам, пожалуй, можно будет приступить к подготовке.
— Смотрите, чтобы ваши проверки не затянулись, — роняет Дрейк.
— Проверка отнимет ровно столько времени, сколько будет необходимо.
Кроме ледяной улыбки Ларкина, я вижу знак, который подает мне шеф: «Мотай отсюда!»; я прощаюсь и ухожу — пускай звери рычат друг на друга без свидетелей.
— Вы ужасно аппетитная женщина, Дорис. Здоровый дух в здоровом теле — вот что вы такое.
— А вы, мистер Питер, — ужасный льстец, — произносит Дорис по своему обыкновению.
Я застал ее в номере за сменой белья. Она работает, а я сижу в потертом кресле, выжидая, когда можно будет занять любимое горизонтальное положение.
— Вы, конечно, уже знаете новость? — выпрямляясь, спрашивает Дорис.
— Ничего не знаю. Какую новость?
— Ну как же! Вашего соотечественника пристукнули.
— Это невозможно!
— Абсолютный факт! — говорит хозяйка гостиницы. — Его труп нашли в каком-то заброшенном доме, через две улицы отсюда. Вот чем кончается дело, когда человек собьется с правильной дорожки, — нравоучительно добавляет она. — Сначала гашиш, а потом — пуля.
— Полиции придется повозиться…
— И не надейтесь! Для полиции такое происшествие — мелочь, мистер Питер. Если хотите знать, она даже рада, когда такие типы убивают друг друга. Это облегчает ей работу.
— Глоток виски, Дорис? Совсем маленький!
— Вечером я воспользуюсь вашим приглашением, мистер Питер, а сейчас не могу. Не то еще сопьюсь. — И Дорис с улыбкой исчезает.
Не знаю, приходилось ли вам замечать, с каким особым удовольствием ложишься одетый на только что застланную постель. Конечно, не в обуви. Ноги можно положить на спинку кровати. Вы ложитесь, прикрываете глаза и начинаете размышлять, расплетать узел своих забот, пока не увидите, куда привела ниточка.
В самом деле, полиция вряд ли станет возиться и проводить сложные анкеты по поводу убийства некоего торговца наркотиками, да еще эмигранта. Убийству уделят строчек пять в «черной хронике», после чего оно будет предано забвению. Дело сдадут в архив, откуда при надобности его нетрудно будет извлечь. А возникнет такая надобность, и будет ли оно извлечено на белый свет, — это зависит только от моего шефа. Больше ни от кого.
У бедняги Майка была привычка торопиться в разговоре. И поскольку он торопился, то допускал ошибки, а поскольку допускал ошибки, ему приходилось их поправлять. Очевидно, так же он действовал и в жизни. Но в жизни исправлять ошибку можно не всегда. Поправки наносят другие люди. И обязательно не в твою пользу.
В эти места его занесло волей случая. Благодаря торговле гашишем в розницу и связям с другими такими же мелкими торговцами ему удалось добраться до шефа. В его пылающей физиономии Майк увидел восходящее солнце своей большой удачи. И предложил ему план, в который, наверное, и сам поверил, — план быстрого обогащения. Ему хотелось блеснуть и стать доверенным лицом шефа.
Момент был весьма подходящий: самому Дрейку уже тесно здесь, на глухой улочке, которую он превратил в свою империю. Он уже задыхается здесь, с его-то размахом. Жажду новых завоеваний породила идея пересылки мизерного пакетика с гашишем через Балканы, потому что путь по Средиземноморью день ото дня становится все сложнее и труднее. А потом огонек идеи разгорелся в пожар мечты о постоянном солидном канале переброски наркотиков в огромных количествах. Однако в один прекрасный день выяснилось, что эта мечта — мираж, и виновник разочарования поплатился за легкомыслие. Приговор над ним приведен в исполнение, а его место занял другой человек. Этот человек — я, и я должен нести двойное бремя: ответственность за убийство, которого не совершал, и ответственность за операцию, проводить которую должны были другие. Перспектива блестящая, ничего не скажешь. Как это выразилась Дорис? Сначала — гашиш, а потом — пуля.
Некоторое время я колеблюсь, какую позицию занять при таком положении вещей: позицию пессимиста («дела плохи») или позицию оптимиста («могло быть и хуже»); потом замечаю, что посередине между этими двумя непримиримыми позициями возник силуэт молодого человека с бледным лицом, в черном плаще и черной шляпе; ни дать ни взять «погребальный» Райт, с той разницей, что от него веет не цветущей сиренью, а холодным дуновением смерти.