«Ковчег предназначен для меня, — говорит он себе. — Для меня одного!»
Перед ним предстает картина, такая же, как в его видениях: коридор, статуи древних богов, поставленные варварами в ряд с одной и с другой стороны от дороги. Повсюду разбросаны скелеты, как и в прошлый раз под горой Пик, застывшие и разломанные, в своих сгнивших одеждах, с заржавевшим смехотворным оружием, зажатым в побелевших фалангах.
Беранже не делает больше ни одного шага. Теперь он должен дождаться девятого часа.
А еще только первый час: в единении демоны поют хвалу Богу, они теряют свое лукавство и гнев[83].
«Беранже Соньер, наконец-то!» При виде аббата Корветти не издает триумфального крика, а произносит звук, отдаленно напоминающий квохтанье, сопровождаемое радостным вздохом. Он достает из ножен свой клинок. Это момент, которого он ожидал тридцать лет. Вместо глаз у него два темно-красных отверстия, щелки, смотрящие с жестокостью на аббата. Поравнявшись с Беранже, он весь собирается в комок, чтобы продырявить его в резком выпаде.
— Я прекрасно знал, что в конце концов доберусь до тебя, — рычит он.
Но под взглядом Беранже он делает шаг назад. У аббата такой устрашающий и непобедимый вид, что сомнение овладевает Корветти.
— Чего ты здесь ждешь? — пронзительно кричит он, размахивая своим клинком.
— Когда наступит час.
— А! А! Тебе страшно, вот где правда.
— Мне страшно.
— Тогда оставайся здесь и трясись в своем углу, я предпочитаю видеть тебя таким, нежели мертвым. Когда я вернусь, ты упадешь ниц у моих ног, так как теперь я собираюсь добиться власти.
— Ты больше не любишь жизнь?
— Напротив! Больше, чем ты себе это представляешь…
Корветти прыскает со смеху и входит в широкий коридор, скорее зал, вытянутый в длину, бросая вызывающие взгляды всем каменным богам, смотрящим на него своими холодными глазами: Меркурий, Митра, Зерван, Дагон, Юпитер, Сатурн, Изис, Собек, Морриган, Ваал-Белит и многие другие еще, привезенные из Рима, который подчинил их своим законам так же, как он покорил народы, поклонявшиеся им.
Беранже видит, как он уходит. Он догадывается об опасности; он представляет себе, что из-за этих богов могут появиться ужасающие существа, против которых человек с волчьей головой ничего не сможет сделать. Сам он ничего не может. Пока еще. Он не имеет для этого средств, он еще беспомощен. Да, это страх, заслуженный страх, последнее испытание, которому он должен подвергнуться молча. Вдруг он вздрагивает. Что-то крадется у самой земли. Корветти ничего не заметил.
Это дог.
— Осторожно! — кричит Беранже своему врагу.
Тот выставил вперед свою трость-шпагу. Дог делает прыжок, словно тихо выпущенная стрела, и одним движением челюстей вырывает у него оружие. Корветти пятится. Его нога подворачивается, и он падает, вытянувшись во весь рост. Тотчас же клыки зверя вгрызаются в его горло. Облатка… Он нащупывает ее в своем кармане. Она должна защитить его. Он теряет сознание прежде, чем ему удается извлечь ее.
Корветти мертв. У Беранже складывается странное впечатление, будто бы у него отобрали часть самого себя. Собака продолжает завывать. Беранже вздрагивает, хватает саквояж и спрашивает себя о том, что же он сможет противопоставить этому монстру. Но собака отправляется туда, откуда пришла.
Тем не менее он, не откладывая, принимается за изучение содержимого своего багажа.
Третий час: змеи кадуцея Гермеса переплетаются три раза, Цербер разевает свою тройную пасть и пламя поет хвалу Богу тремя своими огненными языками.
Четвертый час: в четвертом часу душа отправляется, чтобы проведать могилы, и это момент, когда зажигаются волшебные лампы в четырех углах круга, это час волшебства и очарования.
Все это проходит не так легко для Соньера. Находясь на границе миров, где теперь поднимается тяжелая жара, полная миазмов и паров, которые опускаются, подобно савану, на богов, Беранже, дыша ртом, снимает с себя сутану. Вокруг него летают всевозможные предметы, раздается звон металла, шипение, смех, голоса, которые мучают его своими насмешками.