Две капли цвета. Однорукий Вуди и старина Бак Хорн. Но колесо еще не пришло в движение.
Однорукий Вуди передвинул кривые ноги и приблизил длинное, острое лицо к темной физиономии Хорна.
— Бак, ты паршивый, старый полукровка, тебе вместе с другими пора убираться обратно к дятлам, — растягивая слова, проговорил он.
Бак Хорн промолчал.
— Бедный старина Бак, — хмыкнул Вуди, и его левый обрубок слегка качнулся. — Убирался бы ты подобру-поздорову.
— Что ты хочешь этим сказать? — холодно спросил Хорн.
Глаза однорукого вспыхнули, его правая рука ухватилась за украшенный медными заклепками конец ремня.
— Черт бы тя побрал, ты приперся без приглашения!
Жеребец заржал, но никто из мужчин не повернул голову. Затем с губ высокого букаро полился медленный поток слов. Все пять пальцев Вуди задергались, рот его злобно скривился. Затем мускулы его правой руки рванулись вверх, и пожилой ковбой согнулся.
— Бак!
Мужчины мгновенно выпрямились, словно две марионетки, которых дернули за веревочки, и одинаково резким движением повернули голову. Рука Вуди упала вниз.
В дверях конюшни стояла Кит Хорн и пристально смотрела на них. Девчонка Бака! Она была сиротой, и в ее жилах было его смешанной крови, но это он вырастил девочку, и его собственная жена вскормила ее у своей пышной груди. Жена ушла, но Кит осталась.
Она была высокой, почти такой же высокой, как Бак, загорелой и гибкой, словно дикая кобылка. Глаза у нее были серо-голубыми, ее изящные маленькие ноздри слегка раздувались. Одета она была по моде: платье — самый последний писк Нью-Йорка, а изысканная шляпка — с Пятой авеню.
— Бак, как тебе не стыдно. Ссориться с Вуди!
Вуди нахмурился, затем улыбнулся, потом снова нахмурился, резко дернув вниз край ковбойской шляпы. На нелепых, кривых ногах он отошел от них; и хотя его губы шевелились, с них больше не слетело ни звука. Через мгновение он вообще исчез за кузницей.
— Вуди говорит, что я стар, — проворчал Бак Хорн.
Кит взяла его жесткие, темные руки в свои.
— Не обращай внимания, Бак.
— Черт бы его побрал! Не хотел же он сказать мне…
— Не обращай внимания, Бак.
Он неожиданно улыбнулся и обнял ее за талию.
Кит Хорн была известна нынешнему молодому поколению не меньше, чем ее знаменитый приемный отец — предшествующему. Выросшая на ранчо вместе с лошадьми и ковбоями в качестве друзей по играм, длинным охотничьим ножом вместо детского зубного кольца, на бескрайних холмистых просторах, заменивших ей игровую площадку, и имея приемным отцом кинозвезду, она вызывала острый интерес у голливудских репортеров, которые сумели окутать ее образ блестящей мишурой и самыми невероятными легендами. У продюсера Бака возникла идея: Бак постарел, так почему бы Кит, походившей характером больше на мужчину, чем на женщину, однако женщину в большей степени, чем Цирцея, не занять его место в кино? Это случилось девять лет назад, когда она была еще шестнадцатилетней девчонкой-сорванцом с прямой спиной. Подростки были от нее без ума. Кит умела скакать верхом, стрелять, кидать лассо, ругаться; а поскольку на экране непременно полагалось быть и герою, научилась целоваться и обниматься. Она стала Кит Хорн, знаменитой кинозвездой, девушкой-ковбоем. Картины с ее участием имели огромный успех, в то время как Бак потихоньку предавался забвению.
Они вышли из конюшни и, поднявшись по пандусу, дошли по бетонному коридору до просторного помещения, в котором находились артистические уборные. На одной из дверей красовалась металлическая звезда; Бак толчком ее распахнул.
— Звезда! — буркнул он. — Входи, Кит, и закрой за собой дверь. О, я должен терпеть наглость этого конокрада! Садись, говорю тебе.