Баронет Шарп и его супруга Беатрис жили мирно, но без любви. Баронет много и часто выпивал, охотился в компании соседей и арендаторов, упражнялся со шпагой и возился с лошадьми. А леди Беатрис Шарп скучала дома. Все ожидали, что после рождения дочери она полностью посвятит себя её воспитанию, но нет — к девочке Беатрис была равнодушна. И даже когда Люсиль подросла, мать редко вызывала её к себе дольше, чем на пятнадцать минут, и почти всегда только в присутствии няни.
Через три года родился Томас, и баронет, удовлетворённый появлением наследника, перестал посещать спальню супруги. Мальчик точно так же не привлекал внимание Беатрис, зато к нему привязалась старшая сестра. Взрослея, дети проводили всё время либо с учителями, либо в компании слуг, либо и вовсе оставались предоставлены сами себе. Люсиль было одиннадцать, а Томасу, соответственно, восемь, когда в шахте произошёл обвал. Погибло много рабочих, добыча глины остановилась. Последовавший за тем кризис разорил предприятия Шарпов. Баронет был вынужден распустить большую часть слуг. Половина учителей покинули дом, не желая за сокращённое жалованье терпеть дурной нрав хозяина. Люсиль стала ещё чаще бывать среди слуг — с удовольствием помогала готовить, складывала постиранное бельё, при этом много болтала, задавая вопросы обо всём на свете. Томас, более тихий и робкий, ходил за ней попятам. Можно сказать, что, несмотря на небольшую разницу в возрасте, она воспитывала его, её он слушался безоговорочно.
Трагическое происшествие случилось, когда Люсиль исполнилось тринадцать. Никто из слуг не помнил точно обстоятельств, только что череп леди Беатрис раскроили тесаком, и удар был нанесён с заметной силой, к тому же неожиданно — она сидела в ванной и даже не обернулась. На место убийства почти сразу прибежала Люсиль. Очевидно, это страшное зрелище слегка повредило её рассудок, во всяком случае, она впала в истерический припадок, а оправившись от него, принялась утверждать, что её мать убил призрак. И слуги сходились во мнении, что не так-то уж она и не права. Во всяком случае, в Аллердейле и правда водится что-то эдакое.
Через месяц после страшного события баронет отослал сына в пансион, а дочь запер в лечебнице, а сам принялся пить ещё больше прежнего, разогнал немногих оставшихся слуг и, наконец, умер от удара пять лет назад.
Я пересказал всё это Холмсу и даже протянул записи. Он забрал блокнот, не взглянув в него, и заметил (мы как раз вышли в холл с дырявой крышей):
— Какой интересный лифт.
— Когда-то он поднимался в детские и опускался в винный погреб и кладовые, — раздался сильный голос мисс Шарп за нашими спинами. — Теперь, боюсь, механизм проржавел окончательно. — Вы не откажетесь от ланча, господа?
Следующее важное происшествие в Аллердейле случилось уже после ланча. Мы осматривали дом с мисс Шарп и Эдит, в то время как Холмс и мистер Шарп отправились к шахтам.
Мисс Шарп, которая, в отличие от Эдит и меня, отлично знала Аллердейл, была нашим гидом. Вводя нас в очередную комнату, она объясняла, что здесь было раньше, давала комментарии к потускневшим картинам и потрескавшимся барельефам.
Мы вошли в Большой зал — огромное величественное помещение с высокими готическими сводами. Здесь самым заметным из произведений искусства был парадный портрет молодой гордой женщины.
— Леди Беатрис Шарп, — сказала мисс Шарп чуть дрогнувшим голосом, — наша мать. Отец разместил его здесь, на почётном месте, но подальше от глаз. А мы с Томасом никак не можем решиться и перевесить его. Она как будто владеет поместьем до сих пор.
Я подошёл к портрету поближе, мне хотелось рассмотреть дорогую золотую раму. Но стоило мне наклониться к ней, как я услышал знакомый голос. Только в этот раз он прошептал: «Беги… Беги из Багрового пика».
— Кто это? — громко спросил я, обернулся и увидел, что обе женщины, стоявшие на значительном расстоянии, смотрят на меня с изумлением. — Вы не слышали?
— Что? — нахмурила брови мисс Шарп.
— Нет, я слышу только этот ужасный гул в камине, — отозвалась Эдит. Гул действительно был зловещий, но я понимал его источник — ветер задувал в огромную трубу. А шёпот как будто бы происходил из другого мира.
Стоило мне наклониться к картине, как он раздался вновь: «Оставь проклятый Багровый пик», — простонал он.
— Послушайте, здесь! — сказал я, и обе женщины подбежали ко мне. Мы вместе наклонились к картине, но в этот раз нас встретила тишина.
Должен признать, что в этот момент я как никогда прежде поверил в существование потусторонних сил. Шёпот, такой отчаянный и в то же время такой странный, произвёл на меня сильнейшее впечатление.