Выбрать главу

— Пап, а пап? — начал Толстик.

— Да, мой мальчик.

— Как ты думаешь, розы нас узнают?

— Толстик, несмотря на свое озорство и капризы, смотрел на Папу таким наивным, чистым и невинным взором, что поневоле казалось, что именно ему тайны природы более близки, чем всем остальным. Папа, однако, в тот вечер был настроен материалистически.

— Нет, малыш. Как же они нас узнают?

— А вот большая желтая роза у самой калитки узнает меня.

— С чего ты взял?

— Потому что вчера она мне кивнула.

Парнишка залился смехом. Да это просто ветер, Толстик.

— Нет, не ветер, — убежденно возразил тот. — Не было ветра. Крошка была там. Скажи, Крошка?

— Лоза нас узнала, — веско сказала Крошка.

— Животные нас узнают, это да, — заявил Парнишка. — Но они бегают и издают разные звуки. А розы нет.

— Не нет, а да. Они шелестят и шепчутся.

— Лозы шепчутся, — вторила Крошка.

— Но это же не живой звук. Этот как ветер шумит. Вот наш Рой — он лает, и каждый раз по-разному. Вот ты представь, что все розы на тебя лают. Пап, расскажи нам о животных, а?

Это один из периодов детства, возвращающий нас в далекое первобытное прошлое с его жадным и неисчерпаемым интересом к окружающему миру, и в первую очередь к животным. В нем слышится отголосок тех долгих темных ночей, когда древние люди сидели у костра и всматривались во тьму, благоговейным шепотом рассказывая друг другу о непонятных и страшных существах, с которыми они боролись за главенство в мире. Дети обожают пещеры, костры, походную еду и рассказы о животных. Это все эхо давно ушедших времен.

— Пап, а какое самое большое животное в Южной Америке?

Папа усталым тоном:

— Ну, я не знаю…

— Может, слон, а?

— Нет, малыш. В Южной Америке они не водятся.

— Тогда носорог?

— Нет, их там тоже нету.

— Пап, а кто тогда там водится?

— Ну, скажем, ягуары. Они, по-моему, там самые большие.

— Значит, они десять метров в длину.

— О нет, мой мальчик! Ягуар чуть больше двух метров вместе с хвостом.

— А вот в Южной Америке есть питоны десять метров длиной.

— Это не то, это змеи.

— Пап, а как ты думаешь, — спросил Толстик, очень серьезно глядя на отца большими серыми глазами, — есть питоны в пятнадцать метров длиной?

— Нет, мой мальчик, я о таких не слышал.

— Может, и есть, только ты не слышал. А вот если бы такой был в Южной Америке, мы бы узнали?

— Если бы был, то, наверное, узнали.

— Папа, — начал Парнишка, с увлечением включаясь в перекрестный допрос, — а может удав проглотить мелкое животное?

— Ну конечно, может.

— А ягуара может?

— Вот тут не знаю. Ягуар очень большой.

— Ну, а ягуар может проглотить удава? — поинтересовался Толстик.

— Дурачина ты, — ответил Парнишка. — Если ягуар в длину два метра, а удав десять, то удав в него не поместится. Как же он его проглотит?

— Он его обкусит, — возразил Толстик. — Оставит кусочек себе на ужин и еще один на завтрак. Слушай, пап, удав ведь не сможет проглотить дикобраза, а? У него же тогда горло разболится.

Заливистый хохот и долгожданная передышка для Папы, углубившегося в газету.

— Пап!

Полностью покорившись судьбе, он опускает газету и разжигает потухшую трубку.

— Что, мой мальчик?

— А какую ты видел самую большую змею?

— Ну вот, опять змеи! Я устал от них.

Но дети от них никогда не устают. Снова отголоски прошлого, поскольку змеи были злейшими врагами первобытных людей.

— Папа из змеи суп варил, — объявляет Толстик. — Расскажи нам про змею, а?

Детям больше всего нравится, когда историю им рассказывают по четвертому или пятому разу, ведь тогда они могут поправлять рассказчика и уточнять подробности.

— Ну, значит, поймали мы гадюку и убили ее. Нам нужен был скелет, и мы не знали, как отделить мясо от костей. Сперва мы хотели зарыть ее в землю, но это было бы слишком долго. Потом мне пришла мысль выварить змею. Я раздобыл большую старую банку из-под тушенки, мы положили туда гадюку, залили водой и поставили на огонь.