А потом, а потом – она непременно найдет возможность увидеться и с Глебом Васильевичем Тугариным. И никогда, никогда больше не будет так глупа, чтобы разлучаться с ними!
Она старалась, но не смогла сдержать слезы.
Она, бедная, еще не знала, что никогда больше не увидит своего возлюбленного, Глеба Васильевича Тугарина, тело которого уже доставили к этому часу в морг Обуховской больницы. Не знала она и того, что ее дорогой и любимый отец, профессор Николай Николаевич Муромцев, лежит сейчас на кровати почти бездыханный и доктор Коровкин произносит ужасные, роковые слова:
– Разрыв сердца.
Глава 14
Прошедшая ночь походила на ад – перенесенный из прихожей в спальню, осторожно разоблаченный от башмаков и одежд, Николай Николаевич недвижно лежал с закрытыми глазами на постели. Перепуганные насмерть женщины с надеждой обращали свои взоры на доктора Коровкина, сразу же пресекшего начавшуюся было бестолковую суету. Он, скинув визитку, занимался больным и давал четкие указания – из спальни бесшумно бросались исполнять его требования то Мура, то Глаша. Елизавета Викентьевна не отходила от постели мужа, легкими касаниями рук поправляла больному подушку, одеяло, старалась притронуться к его бледному широкому лбу. Она не хотела мешать Климу Кирилловичу, но ее расширенные от ужаса глаза говорили доктору то, что боялись сказать ее побледневшие губы, сейчас ее волновало только одно: будет ли жив ее супруг?
В середине ночи, когда стало ясно, что состояние больного стабилизировалось и ухудшений не намечается, что страшный диагноз не подтвердился, Клим Кириллович Коровкин, закрыл свой саквояж, облекся в визитку и вышел в гостиную. Мура последовала за ним. Елизавета Викентьевна осталась у изголовья больного. Глаша еще раньше – ушла на кухню и дремала там, прикорнув на табуретке у стола.
– А вот сейчас я бы не отказался от рюмки водки, – сказал уже в гостиной доктор. – Такого сумасшествия в моей жизни еще, кажется, не было. И сна ни в одном глазу.
– В буфете есть графинчик, – вскочила Мура, с сочувствием посмотрев на утомленное лицо верного друга, – я сейчас налью вам рюмочку.
Она достала небольшой хрустальный графин и рюмку.
– Милый Клим Кириллович. – Мура опустилась на стул, рядом с доктором. – Я тоже безумно устала. И вся ответственноеть ложится на меня. Папа болен, мама от него не отходит, как бы и сама не слегла. А кто будет искагь Брунгильду? Кто поведет переговоры с шантажистами?
– Готов вам помочь чем смогу, дорогая Мария Николаевна. – Доктор выпил рюмку водки и налил другую. – Что вы намерены делать?
– Я думаю о том, где найти десять тысяч, которые требуют шантажисты. В доме таких денег нет.
– Большая сумма, почти три годовых жалованья Николая Николаевича, – нахмурился Клим Кириллович – посреди ночи ее не найти. К сожалению, и я такими средствами не располагаю. Но все, что у нас с Полиной Тихоновной есть, – к вашим услугам. Соберем ли мы хотя бы половину требуемой суммы?
– У меня есть идея. – Измученные синие глаза доверчиво смотрели на доктора. – Надо продать что-нибудь из драгоценностей.
– А вырученных денег хватит? – засомневался он.
– Конечно нет, – скорбно вздохнула Мура. – Но решение теперь придется принимать мне. За выкупом могут обратиться уже сегодня утром, и я сделаю все, чтобы освободить сестру. Возможно, придется продать и ту черную жемчужину, которую подарил Брунгильде покойный юноша. Возвращать ее больше некому. Может быть, она спасет Брунгильду?
– Дай бог, чтобы она оказалась ценной, – заметил доктор Коровкин.
– Но что случилось с Глебом Тугариным? – Наконец Мура смогла задать и этот вопрос: впервые за весь вечер они с Климом Кирилловичем остались наедине.
Уже заканчивая свой рассказ, доктор достал из кармана визитки сложенный бумажный листок и протянул его Муре:
– А вот за него вы вряд ли что-нибудь выручите.
– Что это? – При виде окровавленной бумаги девушка в ужасе отшатнулась.
– Письмо, которое писал перед смертью Глеб Тугарин. Я забрал его с места преступления. Пошел против закона... Поглядите и поймете – почему. Мура осторожно развернула бумажный лист: «Незабвенная Брунгильда Николаевна!» – прочла она вслух и подняла увлажнившиеся глаза на доктора Коровкина. – Но письмо залито кровью!
Мы никогда не узнаем, что он хотел написать Брунгильде.
– Возможно. – Клим Кириллович опрокинул в рот содержимое второй рюмки . – Зато оно не будет фигурировать в деле об убийстве Глеба Тугарина. И вас не будут таскать на допросы.
– Можно я оставлю его у себя? – спросила Мура и, оглядевшись по сторонам, сунула листок в карман юбки. – Итак, я поеду к какому-нибудь ювелиру и попробую продать драгоценности.
– Мария Николаевна, вы не можете ехать одна. Мы поедем вместе. Надо сообразить, куда обратиться. Известные мастерские наверняка сотрудничают с полицией. – Клим Кириллович нахмурился и многозначительно добавил. – А кто знает, не является ли эта жемчужина краденой?
– Как вы можете такое говорить? – вспыхнула Мура.
– Могу. Потому что беспокоюсь о вас, – отрезал доктор. – Еще неизвестно, кто и за что убил этого Глеба Тугарина.
– Вы правы, – вздохнула Мура, – спасибо, что предупредили.
– Но и совсем в мелкие ювелирные мастерские не стоит заглядывать – они слишком дешево берут. Хотя краденое обычно скупают.
– Хорошо, Клим Кириллович, – покорно согласилась Мура. – А когда мы поедем? Вам же надо присматривать за отцом?
– Чуть позже я позвоню Полине Тихоновне и попрошу ее прибыть сюда – сиделка нужна, по-моему, и отцу вашему, и матери. Вы тоже нуждаетесь в отдыхе. А сам я все-таки отправлюсь в эту проклятую аптеку, попытаюсь там что-нибудь разузнать. Потом вернусь за вами. Будем действовать согласованно. И очень вас прошу ничего от меня не скрывать. От наших общих усилий зависит спасение Брунгильды.
– Я знаю, – опустила голову Мура, – и очень признательна вам, милый Клим Кириллович, за вашу помощь и поддержку.
Доктор хмыкнул, налил еще одну рюмку водки, но пить не стал, отставил ее и спросил:
– Не возражаете, если я прикорну на пару часиков здесь, на диване?
Мура ушла в свою спальню и легла в постель – сон пришел к ней тяжелый, прерывистый, тревожный. Ранним утром, когда она вышла из своей комнаты, доктор Коровкин уже был на ногах. Он осмотрел профессора Муромцева, дал строжайшие указания Елизавете Викентьевне, Мурей Глаше, позвонил тетушке Полине и вызвал ее к Муромцевым.
После легкого завтрака Клим Кириллович направился в аптеку. Он еще раз строго предупредил Муру, что, как только он вернется, они вместе поедут искать ювелира, а пока пусть она подберет для продажи то, что считает нужным, да и от шантажистов может последовать телефонный звонок...
Но младшая дочь профессора Муромцева проявила своеволие... Заявив матери, что ей надо обязательно пойти на курсы, она вышла из дома, взяла извозчика и велела ему ехать в центр – она еще не знала, в какую ювелирную мастерскую зайдет со своими драгоценностями, решив только ни в коем случае не связываться с ювелирами, чьи объявления о скупке драгоценных изделий и квитанций от заложенных в ломбард ценностях обнаружила утром в газетах среди рекламных объявлений. Она понимала, что заботливый и благородный Клим Кириллович будет огорчен, но по-другому поступить не могла.
День выдался сырой, но теплый. Низкое солнце лишь изредка затмевалось межкими сизыми клочьями туч Коляска двигалась по улицам Адмиралтейской части, и Мура с нетерпением вертела головой по сторонам, разглядывая вывески, пока наконец на одном из трехэтажных зданий не нашла, что искала: «Бриллианты, жемчуг и драгоценности, цветные камни покупает ювелир Магазин случайных вещей. Квитанции казенных других ломбардов на бриллиантовые вещи. Р. Михневич».
Девушка велела извозчику остановиться и ждать.
Сойдя на тротуар, она помедлила у витрины, в которой размещались муляже украшений, и решительно толкнула толстую дверь, ведущую в ювелирную лавку, Мария Николаевна Муромцева оказалась в сумрачном помещении: стены en были отделаны дубовыми панелями, в правой части и расположилось несколько столиков и низкие стулья, предназначенные для посетителей, которых в этот утренний час еще не было, левую отгораживал довольно высокий барьер.