– А зачем посреди бела дня закрывать аптеку? – Не владеющий собой от нахлынувшего раздражения доктор с неприязнью смотрел на незваного стража порядка. – Людям лечиться надо, а они позакрывались. Что, если больной умрет без лекарств?
– Хулиганить не надо, – рассудительно заметил мужичок, – а закрыто потому, что санитарная инспекция придралась. Хозяйка всех распустила, уехала дела улаживать.
– Безобразие, развели антисанитарию! – оборвал его доктор. – А вы почему здесь порядки наводите?
– Не сердитесь, барин, я служу ночным сторожем при аптеке. Белено присматривать.
– Так где ж ты бродишь? – не унимался доктор. – Открывай скорее свою аптеку.
– Не велено, – вздохнул сторож, – хозяйка браниться будет. Да и продавать я ничего не вправе. И так уж госпожа Норфельдт, провизорша наша, на меня серчает за вчерашнее. Открыл я вчера ночью аптеку, чтобы порошочек взять для захворавшей княжны Бельской, признался сегодня утром хозяйке – выбранила меня.
– А сама хозяйка ночью дежурит в аптеке?
– Никак нет, барин, запирает и уезжает на свою фатеру. Или к другу сердечному, если телефонирует.
– Так в аптеке есть телефон?
– Да, барин, имеется. Наша аптека – передовая.
– Хорошо, дружок, – после небольшого раздумья сказал доктор, – извини меня за раздражение и нелюбезность. Сам понимаешь, как я раздосадован.
– Что уж тут не понимать, – согласился мужичок, – да помочь ничем не могу.
Доктор поднял на него глаза, его тут же ослепил солнечный луч. Доктор зажмурился и отвернулся. Когда он открыл глаза и уже собрался уходить, солнечное пятно опять упало прямо ему в лицо. Он прикрыл ресницы и проследил направление луча – кто-то в доме напротив баловался и пускал солнечные зайчики. Клим Кириллович нахмурился и опустил голову – светлое пятнышко рывками перемещалось по его пальто – с левого плеча на грудь, потом на правое плечо, потом к глазам...
– Все, довольно, – решил он. – Скажи мне, братец, на прощание, кто вчера ближе к ночи звонил мне из этой аптеки? Как ты думаешь? Ведь аптека была закрыта.
Сторож замялся, потом отвернулся. Доктор полез в карман и вынул портмоне:
– Я тебе заплачу, дружок, потому что не знаю, кого благодарить за хорошую новость. Он протянул сторожу зелененькую.
– Так меня и благодарите, – застенчиво улыбнулся сторож, аккуратно складывая купюру. – Если вы – учитель несчастной княжны Бельской.
Оторопевший доктор Коровкин не сразу нашелся, что ответить.
– Как она? – спросил он с замиранием сердца.
Сторож перекрестился на виднеющиеся отсюда могучие купола Спаса-Преображенья.
– Как может чувствовать себя дочь, у которой умер отец? Готовится к похоронам. Добрейшей души человек, а какая красавица! И духом не слаба, держится, не бьется в истерике. Голубая кровь! Гордость, достоинство!
– Благодарю вас еще раз, – произнес с упавшим сердцем доктор Коровкин. Он понял, что разговор со сторожем больше ничего ему не даст. Если этот сторож звонил вчера на квартиру профессора Муромцева, то он просто ошибся номером. И напрасно он, доктор Коровкин, устремился сегодня в эту аптеку – ложный след не выведет его к преступникам, похитившим Брунгильду.
Доктор Коровкин повернулся и пошел по Кирочной, оглядываясь через плечо на проезжую часть. Сначала он собирался взять извозчика и сразу же поехать на Васильевский, но через некоторое время передумал – если сделать небольшой крюк, то можно заглянуть к пациентке – Татьяне Зонберг. Оттуда он позвонит и узнает о самочувствии профессора и о том, не объявились ли шантажисты с новыми требованиями. Визит к Зонберг много времени не займет, и он еще успеет с Мурой к ювелиру, заодно, возможно, и определится по дороге, к кому им ехать. Увы! Сам он, доктор Коровкин, ничем не может обрадовать муромцевское семейство, его поход в аптеку ничего полезного не дал.
Его раздумья сопровождал обычный аккомпанемент осенней улицы, певучие выкрики торговцев с тележками, предлагающих свой товар жителям окрестных домов:
– Арбузы, арбузы! Астраханские арбузы!
– Кваску грушевого, яблочного, кваску!
На Кирочной доктор взял извозчика и направился к Зонберг на Почтамтскую. По темно-синей спокойной воде Фонтанки и Мойки плыли грязно-желтые листья, у спусков лепились лодчонки и барки, сети и неводы – мелкий городской люд продолжал заниматься своими муравьиными делами, зарабатывать себе копеечку, готовиться к предстоящей зиме.
Генеральша Зонберг встретила доктора с газетой в руках.
Доктор принес извинения за длительное отсутствие, осведомился о здоровье Татьяны и попросил разрешения позвонить по телефону. Через минуту он уже говорил с тетушкой Полиной. Она его заверила, что все в порядке: профессор спит, Елизавета Викентьевна тоже задремала, Мура ушла на курсы, но обещала вернуться скоро, шантажисты о себе знать не давали. Клима Кирилловича несколько озадачило, что Мура отправилась на курсы, но он и мысли не допускал, что девушка самостоятельно займется поисками ювелира.
– Что пишут газеты о смерти князя Бельского? – светским тоном поинтересовался он у генеральши, следуя за ней к спальне ее дочери.
– Ничего не пишут, – ответила старая дама, – и мне ничего не известно о таком князе. Впрочем, я не очень сильна в этой области. Последний князь Бельский, которого я знала, умер лет двадцать назад. А вы о ком говорите – о сыне, что ли?
– Сам не представляю, – признался доктор, – услышал разговор на улице, вот и спросил.
Генеральша Зонберг остановилась, не доходя до спальни дочери, и загородила дорогу доктору. Стальной взгляд уперся прямо в зрачки эскулапа.
– Меня больше интересует состояние Татьяны, – заявила она сдавленным шепотом. – Как вы думаете, не показать ли ее психиатру? Вчера у нее была настоящая истерика. Она царапала себе руками лицо, выла по-бабьи и рычала сквозь зубы о том, что ее молодая жизнь пропадает. Якобы все настоящие люди посвящают себя служению высшей идее, а она из-за легкой царапины валяется в пуховой постельке, что товарищи ее не простят. Порывалась встать и идти на какое-то сборище. Насилу удержали. Ругалась, как извозчик. Все ли в порядке у нее с головой? Не повредилась ли она умом после нападения грабителя?
Доктор как мог успокоил генеральшу, мягкие очертания дородного тела которой так контрастировали с костлявым лицом и резкой речью.
Он вошел в пропахшую карболкой спальню и поприветствовал свою беспокойную пациентку – она лежала, подложив под голову две подушки, и исподлобья молча смотрела на доктора горящим черным взором.
Как с опасного зверя, не сводя глаз с Татьяны Зонберг, доктор неспешно подошел поближе, подвинул стул и сел.
– Клим Кириллович, вы типичный филистер. – Девушка встретила доктора с обычным для нее пренебрежением к нему, скрывать которое она и не считала нужным.
– За что же вы меня так презираете? – усмехнулся Клим Кириллович, в уголках его красиво очерченного рта обозначились легкие ямочки.
– За беспросветное мещанство, – угрюмо пояснила больная. – Вы же образованный неглупый человек, полны сил, энергии. Неужели вы потратите всю жизнь на пустые любезности богатым пациентам и пациенткам? На приятственные разговорчики? На ублажение своего живота?
– И про исцеление больных не забудьте! – добавил миролюбиво доктор.
– Но этого же мало! – прорвало Татьяну. – Как вы не понимаете!? Вы могли бы посвятить себя великому делу! Вы могли бы идти одним путем с лучшей частью общества. Есть идеи, за которые и умереть не страшно, и мужественные люди погибают, гниют в тюрьмах, страдают на каторге, томятся в ссылке...
– Давайте-ка лучше поглядим на вашу рану, – вздохнул доктор Коровкин, – она мне кажется важнее... Так-так, потихоньку затягивается. Не болит? Сейчас сменим повязочку... Если не будете делать резких движений, скоро сможете встать на ноги. Соблюдайте осторожность. Если рана откроется и, не дай бог, попадет инфекция, дело может дойти и до хирургического вмешательства.