— Благодарю вас, — ответил я, — а я надеюсь, что, если ваш сын попадет когда-нибудь в Австралию, я буду иметь удовольствие видеть его у себя.
Пожав обоим руки, я вышел. Не успел я сделать и нескольких шагов, как увидел человека, выходившего из маленькой калитки. Это снова был мистер Бакстер.
— Не правда ли, какой великолепный вечер, мистер Гаттерас? Не могли бы вы уделить мне пять минут?
— С удовольствием. В чем дело?
— У меня есть небольшой, но очень важный вопрос к вам, сэр. Мне кажется, что вы питаете ко мне какую-то неприязнь.
— По-моему, я не давал вам повода так думать. — По правде сказать, я надеялся, что он упомянет о сегодняшней телеграмме, но он был слишком хитер для этого.
Мистер Бакстер внимательно посмотрел на меня своими маленькими глазками и ответил:
— Не могу вам сказать почему, мистер Гаттерас, это чувство было у меня совершенно инстинктивным. Простите, что я говорю с вами на эту тему, но вы сами понимаете, как важно для меня быть в хороших отношениях с друзьями семьи, у которой я состою на службе.
— Уж не думаете ли вы, что я хочу настроить против вас старого лорда?
— О нет! Ни в коем случае, мистер Гаттерас. Я слишком верю в вашу порядочность, чтобы допускать подобную мысль…
— И вы совершенно правы в этом отношении, сэр. Да и кроме того, я только что простился с ними и вряд ли снова их увижу.
— Вы отправляетесь в Австралию?
— И очень скоро, я думаю. Это все, что вы хотели мне сказать? В таком случае всего хорошего.
— До свидания, мистер Гаттерас.
Я продолжил свой путь, размышляя об этом странном разговоре. Что все это могло значить? Почему он сразу задал мне вопрос об Австралии? Случайно? Или же этот вопрос был как-то связан с таинственной телеграммой?
Глава XXII
Дня через два, когда вечером я стоял посреди Трафальгарской площади и задумчиво смотрел на памятник Нельсону, я внезапно почувствовал на своем плече тяжелую руку, и над самым моим ухом раздался грубый голос:
— Не будь я англичанином, если это не Дик Гаттерас!
Я обернулся.
— Джим Персиваль! — воскликнул я, приятно удивленный. — Как ты сюда попал?
— Приехал три дня тому назад. Мы стояли в Вест-Индийском доке. Наш старик так долго морил нас… Я уж думал, что никогда не разделаюсь с грузом. А сейчас иду из конторы и вдруг вижу — стоишь ты, и притом с таким задумчивым видом… Я чуть из шкуры вон не вылез от удивления. Однако пойдем в какое-нибудь другое место, более подходящее для разговора.
Мы зашли в ресторанчик, и я рассказал товарищу о последних событиях моей жизни: о встрече со странным субъектом во французском ресторане и о своих подозрениях относительно мистера Бакстера.
— Ну и пройдоха же ты! Почему ты думаешь, что Бакстер собирается подстроить пакость молодому Бекингему, или как его там?
— Посмотрим. Будущее покажет, прав я был или нет. Однако думаю, что когда-нибудь услышу об этой истории. В следующую пятницу я отправляюсь в Австралию.
— А чем ты думаешь заниматься оставшееся до отъезда время?
— Не имею ни малейшего понятия. Я закончил все свои дела, и до пятницы мне абсолютно нечего делать.
— В таком случае я займусь тобой. Сейчас мы отправимся в док. К пяти склянкам мне нужно быть дома. Ты, конечно, пообедаешь с нами? Твой старый приятель Рилли все еще служит старшим офицером на «Яррамане», я вторым, а юный Клири — третьим. Я думаю, мы застанем на борту старого Дональда Маклина, который возится со своими машинами. Что ты на это скажешь?
— Весь в твоем распоряжении, — ответил я с радостью.
Я действительно был в восхищении оттого, что встретил в Лондоне старых товарищей, с которыми так приятно было поболтать о минувших днях. Мы немедленно направились к доку.
Старый, потрепанный бурями «Ярраман» спокойно стоял на небольшом расстоянии от берега. Мы окликнули лодочника и через несколько минут уже были на борту судна. Я имел удовольствие возобновить знакомство с Рилли, с Клири, который теперь был уже третьим офицером и бросился мне на шею с диким ревом, судя по всему, означавшим высшую степень радости. Старый Маклин, с тряпкой в одной руке и масленкой в другой, поприветствовал меня из глубины машинного отделения. Я сразу почувствовал себя как дома.
Через час мы уселись за стол. По мере того как содержимое бутылок уменьшалось, беседа становилась все оживленнее и кончилась тем, что Маклин голосом, больше похожим на рев старого моржа, затянул песню, а мы подхватили, и начался форменный концерт. Атмосфера в маленькой каюте накалялась. Не знаю, сколько бы еще это продолжалось, если бы после одного номера, во время которого наш рев, должно быть, разносился на добрую милю, я, взглянув на часы, не заметил, что было уже около одиннадцати. Поднявшись и не без труда отклонив предложение остаться на ночь, я напомнил своему приятелю Персивалю о его обещании доставить меня на берег. Он был верен слову, и через пять минут мы уже спускались в лодку, напутствуемые добрыми пожеланиями моих приятелей. Последним, кого я видел перед отплытием, был старший механик, перевесившийся через борт и пытавшийся нечеловеческим голосом спеть мне на прощание нечто в высшей степени печальное.