Ерш решил, что перед ним в самом деле собутыльник родного батьки: только отец знал всю биографию блудного сына.
— Рысь, что ли?
— Ша! Тюрьма рядом, — произнес одессит и вдруг заговорил по-старорусски, сильно окая: — Осипович, погомоним по делу…
— Э, да ты артист!
Матрос протянул в темноте руки, но Рысь, видать, обладал кошачьим зрением. Он чем-то металлическим совершенно безошибочно тюкнул Ерша по кисти. Тот вскипел:
— Ты что, жаба, ножа захотел?!
Темнота откликнулась хохотком. Теперь речь держал образованный интеллигент:
— Успокойтесь, пожалуйста, Георгий Осипович, к сожалению, мое время ограничено. Разрешите приступить, милейший…
Черт возьми, такое впечатление, что на сеновале минимум три собеседника. Ерш пожалел, что прихватил с собой лишь финку.
— Дайте закурить!
— Простите, Георгий Осипович, здесь курить нельзя: сено. И во-вторых, перед вами пока один человек…
— Что значит «пока»?
— Через час сюда придет женщина…
— Груня?!
— Я не уполномочен выдавать женские тайны. — В голосе незнакомца звучала профессорская нотка. — Пардон! Прошу к палитре, милый Рафаэль! Вы сможете нарисовать портрет владельца уникальной библиотеки?
— Зачем это?
— Сегодня, точнее, вчера Абрам Карлович Вейц, как только услышал о поисках матроса, явился в чека и заявил, что ночью его посетил рыжий моряк…
— Он стукач?!
— К сожалению, он слишком честный, добрый. Открыл для всех двери библиотеки, сдружился с комсомольцами, коммунистами и теперь мечтает руководить не церковным, а клубным хором. Другими словами, вы больше к нему ни шагу…
— А Груня где?
— Могу вас порадовать, ее пристроила в магазин ваша тетушка. И она же, Вера Павловна, нашла для Груни с братом комнату…
— У мадам Шур?
— Я восхищен вашей прозорливостью, сэр!
— К черту цирк! Дуй на своем языке!
— Ты Ерш, слишком много захотел для первой встречи, — упрекнул Рысь, нажимая на бархатные басы. — Тебе известна судьба твоих эскизов?
— Ты спер?
— Плох тот организатор, который все делает сам…
— Кто же?
— Сейчас важно не «кто?», а «зачем?».
— Ну?
— Вот так «нукает» местный начальник угрозыска. Кстати, у него твои «Метаморфозы». Не советую с ним играть в карты. Он служил в армейской разведке: прошел огонь, воду и медные трубы!
— И великий мастер до ночных облав?
— Пустая ирония, Анархист! Если б не мои люди — ты сейчас сидел бы за решеткой.
— И много у тебя таких помощников?
— Помощников много, а вот одаренного мастера кисти — ни одного!
— Зачем тебе кисть?
— Без нее не проведешь глубинной диверсии.
— Против кого?
— Против тех, кто сию минуту рыскает по городу, ищет тебя.
— А может, тебя, Рысь?
— Нет, Ерш, уполномоченный, умирая, стрелял из твоего браунинга по иконе твоей работы…
— Что за бред собачий?! — возмутился Анархист, чувствуя, что против своей воли влип в неприятную историю. — Выкладывай!
— Вот что, Жгловский, — в голосе незнакомца звякнул металл, — ты свои повелительные глаголы прибереги для других, а пока что слушай внимательно…
«Только открой карты», — затаился Ерш, потирая ушиб на руке.
— Семь часов назад в чека состоялось экстренное совещание…
«Значит, среди чекистов твой агент».
— Обсуждали необычную смерть Рогова. Показание медицинской экспертизы и твое письмо погасили очаг подозрения: председатель чека и петроградский криминалист убеждены, что Рогов сам дал тебе фанеру и заказал иконы. Но не все чекисты — ученики Оношко. Молодой дзержинец Селезнев, председатель укома Калугин и начальник угро Воркун считают, что произошло убийство без убийства…
— Как понять?
— С пороком сердца живут до глубокой старости, а Рогову этой весной исполнилось тридцать три года — молодой человек в самом соку…
— Э, на такой работе и не такие надрываются!
— И в то же время закаляются — так говорит наш местный философ Калугин…
«Уж не ты ли этот философ?»
— Селезнев и Воркун под руководством Калугина продолжают поиск. Твое показание было бы им на руку…
«Что я и сделаю», — решил Анархист.
— Но Пронин и Оношко, одураченные, отомстят тебе…
— За уголовщину не ставят к стенке!
— Ты в восемнадцатом разбирал рельсы не ради ограбления «пассажиров»: они везли с собой не мешки с хлебом да картошкой, а винтовки…