Я могла бы слушать его денно и нощно. Его рвение в подобных вопросах, не касавшихся его лично, делало для меня этого мужчину неотразимым. А когда мы были вместе, я все время чувствовала, что Эстульф испытывает то же самое. Я понимала его, а ему нужно было понимание. Редко бывает, чтобы двое людей так хорошо подходили друг другу.
Сегодня вечером я решила открыть ему мою величайшую тайну.
Я до сих пор до мельчайших деталей помню тот день семь лет назад. Помню, что я ела, пила, что надела в то утро, помню, что мартовское солнце светило, но не грело, помню, где во дворе стояла лошадь, на которой сидел мой сын. Я до сих пор слышу, как он кричит мне: «До вечера, мама!» Я чувствую на себе взгляд Агапета, запрещавшего мне махать сыну рукой на прощание. Я вижу, как мой мальчик с двумя оруженосцами выезжает из ворот замка, и спрашиваю себя, правильно ли я поступила.
За несколько дней до того я пыталась отговорить Агапета от его намерений в отношении нашего сына.
— Мой сын должен обучиться военному искусству, — говорил мой муж. — Это неизбежно.
— Ему двенадцать лет, Агапет.
— Да, и когда ему исполнится тринадцать, он отправится со мной на войну.
— Он слишком молод для этого.
— Мне тоже было тринадцать, когда отец начал мое обучение. К сожалению, тогда не было войны, на которой я мог бы проявить свои умения. Мне пришлось ждать, пока мне не исполнилось семнадцать.
— Орендель не такой, как ты.
— Я не желаю этого слышать. И я не хочу, чтобы ты называла его Оренделем, ты это прекрасно знаешь. Моего сына зовут Агапет. Он должен носить мое имя.
— Весь замок называет его Оренделем. Он и сам себя так называет.
— Вот видишь! Именно поэтому нужно поскорее научить его обращению с оружием. Нужно избавить его от всей этой чепухи, от пристрастия к писанине, певулькам и всяческим измышлениям… Орендель, что это за имя? Это имя для жалкого барда, а не для воина!
— Но он не хочет быть воином. Он не создан для этого.
— Он мой сын! Конечно, он создан для этого! Это ты виновата в его странностях. Я слишком долго позволял тебе заниматься его воспитанием. Вот видишь, к чему это привело. Он стал мягкотелым увальнем.
— Это неправда. Он по многу часов помогает кузнецу, а в его возрасте на такое способен не каждый. И он умело управляется с молотом и наковальней.
— Да, и что он там делает? Он кропает бронзовые модельки дворцов, замков и церквей. Мальчишка пошел к плотнику и сделал себе в его мастерской лиру. Сам! К чему это все?
— Так он выражает свои творческие…
— Если уж он, черт побери, кует и вырезает по дереву, то пусть хотя бы кует мечи и выстругивает стрелы, которыми он потом сразит врага!
— У Оренделя нет врагов, и он не хочет их заводить. Он не хочет идти на войну.
— Во что превратится мир, если дети будут делать то, чего они сами хотят? Так не бывает!
Мне все эти наставления были ни к чему. Я и сама знала, что жизнь часто дает нам вовсе не то, что мы хотим, и приходится подстраиваться под сложившиеся обстоятельства. Я почти не знала своего мужа до свадьбы, и он мне не нравился. Поэтому-то вначале я и отказалась выходить за него замуж. Но в конце концов я поняла, что этот брак необходим для заключения мира между нашими народами. И я должна была родить Агапету детей, таков был мой священный долг как женщины. А вот отправлять своего ребенка на войну — это уже другое. Все матери боятся, что их дети погибнут в сражении, но за Оренделя я боялась вдвойне, ведь война была не в его природе. Агапету скорее наскучат женщины и вино, чем азарт схватки, но Орендель был скорее склонен к творчеству. Стихи, которые он писал, подхватывали барды, и уже вскоре девушки в замке пели сочиненные Оренделем песни. Слуги насвистывали его мелодии, а стражники цитировали его слова, когда хотели произвести впечатление на своих избранниц. И все это без какого-либо моего вмешательства. Я лишь научила Оренделя читать и писать — впрочем, и это уже было преступлением в глазах Агапета. Иногда сын обращался ко мне за помощью, когда ему казалось, что какая-то строка не ложится в стих. Орендель был необычайно внимателен, и его наблюдения переплавлялись в строки песен. Часто он сидел на окне или на крепостной стене и рассматривал все вокруг. Вот такой он был, мой Орендель.
Я понимала, что когда-то ему придется научиться владению мечом, но не в возрасте же двенадцати лет! И уж точно не в возрасте тринадцати лет ему следовало отправляться на войну. Но Агапету было на это наплевать. Я знала, сколь беспощадно он отправлял на смерть юнцов из своего графства. Матери провожали своих сыновей, и мальчики становились добычей воронов. Каждое лето Агапет волна за волной отправлял отряды мальчишек на восток, и хорошо, если возвращалась половина из них.