Да, его доходы росли, он снял приличные апартаменты и одевался по самой последней моде. Но вместе с этим росло и недовольство. Он не видел никаких перспектив своей деятельности, никакой гарантии на будущее. Это склоняло его к мысли о другой работе, не обязательно честной и полезной обществу, но открывавшей виды на продвижение по лестнице общественного успеха. Морис Лёкель не желал оставаться простым подручным, мальчиком на побегушках.
Он расстался с Кайльбэром. Что послужило поводом для этого — серьезный случай или мелкая ссора, — Лёкель уже не помнил. И вот теперь он сидел здесь, в баре, как обычно по вечерам, угрюмый, флегматичный, ждущий невесть чего — человека, случая, идеи — чего-то такого, что вывело бы его из летаргии.
Морис проклинал свое безволие. Он просто нуждался в деньгах, и если б они у него были, сразу появились бы и блестящие идеи. Печка без дров — так определил бы он свое нынешнее состояние.
Отсутствующему взору Лёкеля открылась обнаженная женская рука, наливающая из бутылки коньяк в стоящий перед ним бокал. Шарлотта приветливо улыбалась ему. Это был третий случай за время их знакомства, когда она его угощала. Шарлотта опять угадала, что он на мели.
Миновала полночь. Одни гости бара сменяли других. Картина оставалась прежней. Лёкель поднялся. Дружески сжал запястье Шарлотты.
— Рассчитаюсь завтра, — пробормотал он. Женщина участливо кивнула ему из-за стойки бара.
На улице было светло и шумно. Ветер доносил гулы порта. Над Репербаном разливалось желтое сияние. Морис неторопливо пошагал к Михелю. Он жил поблизости от этого собора и свыкся с перезвоном его колоколов так же, как другие люди — со звоном будильника. С ним он засыпал и просыпался, обедал и ужинал. Когда в доме была еда. Ирэн не очень-то охотно расставалась с деньгами. Ирэн!
Морис Лёкель не был так уж равнодушен к ней, как это полагала его подружка. Он разделял ее заботы о Лупинусе, правда по-иному. Она не пропала бы и без этого врача-гинеколога. Нашлись бы новые покровители, не менее богатые, но не всякий вел бы себя так же беспечно, как Лупинус. И для Мориса это означало бы: прощай, Ирэна!
А что дальше?
Лёкель чувствовал себя разбитым. Он был рад, что наконец-то добрался до своего дома. Неторопливыми шагами поднялся вверх по лестнице. На площадке второго этажа остановился, пошарил в карманах и, пересчитав наличные, безрадостно покачал головой. «Не набиться ли снова в компаньоны в Кайльбэру? — подумал он. — Значит, опять становиться в торговый ряд моральной барахолки, заниматься душевным стриптизом? Хорошо бы поменять тактику, надуть мошенника, — Лёкель вымученно улыбнулся. — Обмануть этого жулика?! — пронеслось в голове. — Для Кайльбэра у меня кишка тонка! Счастье, говорят, валяется на дороге. Знать бы вот только на какой!»
На последней лестничной площадке Лёкель услышал, что в его квартире звонит телефон. Он вбежал в комнату и схватил трубку.
— Морис, Морис! О Господи, я, наверное, разбудила тебя!
— Я не спал, Ирэна. Только что вернулся домой.
— Да?
— Посидел за кружкой пива.
— Да? Послушай, я оказалась права.
— В отношении Лупинуса?
— Лупинуса, тех двух типов, медальона. И всего остального Мы должны…
— Говори громче, крошка.
— Не могу. Лупинус шныряет по дому. Мы только что закончили разговор. Это ужасно, Морис. А может, и нет, смотря по тому, с какой стороны на это дело взглянуть. Мы должны действовать.
— Мы? А как?
— Не телефонный разговор. Зайди за мной в половине одиннадцатого утра на теннисный корт. Или нет, лучше подожди меня в кафе «Роза». Ты должен прийти, послушай…
В трубке раздались короткие гудки. Еще несколько секунд Лёкель удивленно прислушивался. Похоже, кто-то вспугнул его подружку.
Он распахнул окно и высунулся наружу. У него вдруг появилось предчувствие неминуемой беды. Его охватил животный страх, страх перед завтрашним днем, перед встречей с Ирэной.
Глава 4
Клаус Герике, дипломированный тридцатичетырехлетний инженер-экономист, на визитной карточке которого стояло «независимый экономист», поблагодарил свою квартирную хозяйку, принесшую ему чашечку кофе, и улыбнулся ей. Это было очень важно — улыбнуться. Уже два месяца Герике не платил за комнату и, по-видимому, задолжает за третий месяц. Обаятельная улыбка в обмен на деликатное умолчание доброй Матильды Миттельцвайг не была для него обременительным делом, и Герике не скупился на эту валюту.