— Мне нужно привести себя в порядок. Не хочу появляться в столовой лохматой и с заспанным лицом. Ты же понимаешь… правда?
Лицо Лиззи озаряет широкая улыбка, мысленно аплодирую себе за удачную тактику поведения с ней.
— Жду тебя внизу! — щебечет она и выскальзывает также тихо, как пришла.
Выдохнув, я едва сдерживаю желание перекреститься (хотя никогда не была верующей), и направляюсь в ванную. Только перед зеркалом осознаю, что приводить себя в порядок придётся наощупь. Я снова задумываюсь, как вампиры жили без отражения и при этом всегда выглядели потрясающе? Может, это какая-то недоступная мне магия? Я фыркаю, настроение немного улучшается.
Снова смотрю в зеркало, словно Бледная Немочь могла вернуться, и, покачав головой, выхожу в коридор. Мысленно соображаю, стоит ли говорить Николсон о выходке Лиззи. С одной стороны, она ничего плохого мне не сделала, с другой — не ясно, какие проблемы таятся в её голове. Какой разгон от «себе на уме» до бешеной психопатки, готовой вонзить в меня ножницы? Надеюсь, их от неё прячут.
Далее мысль перескакивает на другую, не менее важную проблему. Исчезнувшее отражение не шутки, но как преподнести эту новость, чтобы не показаться ещё более сумасшедшей? Какие действия предпримет Николсон после моего признания? Логичнее предположить, что мне увеличат дозу психотропов, которых в моей крови и так предостаточно. (Понадобится немало времени, чтобы вывести их из организма).
Да и как об этом сказать? «Доктор Николсон, моё собственное отражение сделало мне ручкой и ушло куда-то. Что мне сделать, чтобы его вернуть?». Николсон улыбнётся, потому что психопатам нужно подыгрывать (ну, вы помните), и пока я буду нести всякий вздор, вызовет санитаров. Те свяжут меня по рукам и ногам, вколют лошадиную дозу транквилизаторов и отправят в изолятор. «Полежи здесь немного», — скажет мне Николсон, после чего закроет дверь и исчезнет из моей жизни, а я буду сидеть в комнате с мягкими стенами, пока вообще не забуду, кто я и как дошла до такого состояния. Нет уж, лучше буду молчать, чем добровольно отдамся им на растерзание.
Пребывая в своих мыслях, я не замечаю, что в коридоре помимо меня есть люди. Лишь налетев на кого-то, я возвращаюсь в реальность и поднимаю голову, собираясь извиниться. Мой взгляд наталкивается на уже знакомые синие глаза. Мысленно чертыхаюсь, потому что передо мной стоит не кто иной, как Кайл Кингли. Слова извинений застревают в горле.
— Знаешь, за превышение скорости полагается штраф, — с притворной задумчивостью говорит он, а затем, подмигнув, добавляет: — Как предпочитаешь рассчитываться: наличкой, на карту или обсудим ещё варианты?
Наверное, стоит как-то отшутиться, сказать, что прежде никогда не получала штрафов за превышение скорости, и мы вполне сможем урегулировать вопрос мирным путём, однако, когда я открываю рот, всё идёт наперекосяк, потому что говорю я совершенно иное:
— Ты меня преследуешь?
— Преследую? — Кайл приподнимает бровь в лёгком изумлении, а затем насмешливо спрашивает: — С чего вдруг? Ты какая-то известная личность, которой всюду мерещатся журналисты и надоедливые фанаты? Или у тебя паранойя с манией преследования.
Я хочу извиниться за резкость или перевести всё в шутку, но, прежде чем успеваю это сделать, он язвительно добавляет:
— Скорее второе, чем первое, да? Или я ошибся, Ваше Королевское высочество?
Дар речи вновь покидает меня, заставив задуматься, что в последнее время это происходит всё чаще. С надменной усмешкой парень прислоняется спиной к стене, не прекращая наблюдать за мной. Я же смотрю на него и думаю, что должна что-то ответить. К счастью, ясность ума, в отличие от Бледной Немочи, возвращается быстрее, что не может не радовать.
— Вообще-то здесь расположены женские спальни, — усмехаюсь я, больше ничего не придумав. — Ты явно ошибся коридором.
— А ты из полиции нравов, крошка? — вновь насмешливо приподнимает бровь блондин. — Может, у меня назначено свидание, и я жду даму своего сердца?
— Знаешь, я глубоко сомневаюсь, что у тебя есть дама сердца, — фыркаю я, закатив глаза. — Мне кажется, ты из тех, кто даже не знает, где это самое сердце расположено.