Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не предвидеть очередную ухмылочку, небрежное пожатие плечами и красочный пересказ нашего недолгого диалога. Несусь вперёд, ощущая, как чувство дежавю сменяется злостью. Выставила себя полной дурой, хотя могла этого избежать, если бы отказалась вступать в диалог и просто ушла. Лучше прослыть замкнутой социофобкой, чем истеричкой с манией преследования.
Браво, Карли, за один день ты умудрилась привлечь внимание чокнутой Лиззи, копии Аполлона Бельведерского и его белокурой подружки. А твой трёхмесячный курс только начался. Что будет дальше?
Залетев в столовую, я быстрым шагом направляюсь к раздаточному столу и, взяв только булочку и чай, нахожу взглядом Лиззи. Сейчас она представляется меньшим из зол, поэтому уверенным шагом иду к ней. Швырнув поднос на стол, и расплескав тем самым добрую половину содержимого чашки, я сажусь напротив девушки.
— Что-то случилось? — вопрошает Лиззи, приподняв бровь. — Полчаса назад ты была спокойнее.
— Кайл! — рычу я, словно это имя объясняло всё. С другой стороны Лиззи находится здесь дольше меня, поэтому кому как не ей знать, что собой представляют другие пациенты.
— Кайл? — удивляется Лиззи, подбросив яблоко в воздух и поймав его в самый последний момент. Сейчас она кажется нормальной, чего не скажешь обо мне. — Да-а, весьма колоритная личность, я ведь тебе говорила.
Отщипнув от булочки несколько кусочков, я катаю их в пальцах. Мама всегда шлёпала меня по рукам, когда я делала подобное в детстве. Теперь же она мертва и уже никогда не отругает за пренебрежительное отношение к еде. Опускаю голову и смаргиваю подступившие слёзы, не хватало ещё, чтобы Лиззи подумала, что я плачу из-за Кайла.
— Так что с Кайлом? — подпрыгивает на стуле девушка, а затем склоняется над столом, словно мы были подружками с общими секретами.
— А что со мной? — раздаётся за спиной спокойный голос парня. — Рассказываешь подружке, как приятно со мной прощаться?
«Она мне не подружка», — хочу сказать я, но отчего-то изо рта не вырывается ни звука.
— Кажется, она потеряла дар речи, — говорит Кайл, обращаясь то ли к Лиззи, то ли к Линдси, то ли ко всем присутствующим. — Жаль, надеялся на остроумный ответ.
— Сокращай свою речь до смысла, Кингли, — елейным голоском говорит Лиззи, вроде как встав на мою защиту, за что я ей очень благодарна. — Или лучше молчи, за умного сойдёшь.
Мне кажется, что внимание собравшихся приковано к нашей странной компании, и краска бросается мне в лицо. Только потом вспоминаю, что рядом находятся греческие боги, а Лиззи должно быть не менее известная личность, учитывая её длительное лечение и биполярное расстройство. Возможно, всем просто интересно, как я оказалась в их обществе. Ну, или я параноик с манией преследования.
— Хоть кто-то в вашей компании обладает чувством юмора, — ухмыляется Кайл, в то время как Линдси уходит, чтобы занять столик. — Думаю, тебе стоит преподать подружке пару уроков, а то слова из неё не вытянешь.
Состояние дежавю накрывает с головой, заставляя меня зажмуриться и сжать пальцами виски. Мне кажется, что я вот-вот поймаю нечто важное, упорно мелькающее в моём сознании, но вместо этого слышу незнакомый мужской голос:
— Кингли, ты обедать собираешься или так и будешь трепаться? На тренировку опоздаешь!
— Иду, — коротко отвечает он, а затем кидает фразу, предназначенную для меня: — До встречи, принцесса.
Сердце сжимается от дурного предчувствия. Хватаюсь пальцами за край стола и пытаюсь сделать глубокий вдох, чтобы остановить паническую атаку, но вместо этого начинаю задыхаться. Меня потряхивает, в глазах появляются красные точки, а руки и ноги холодеют, отчего я не могу ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Подобного со мной прежде не случалось, и это дико пугает.
— Карли, все хорошо? — будто бы слышу я голос Лиззи, а затем свет меркнет.
Лиссандра
Гиамониос[1], **77 год
Королевство Миррелия
Когда отец сообщил, что нас посетит королевская семья из Голдорфа, я не обрадовалась, однако и возражать в открытую не стала. Единственное, чего я могла добиться — недовольство отца, а злить его — себе дороже. Кому как не мне знать, на что он способен в гневе, поэтому я только улыбнулась и сказала самым любезным тоном, на какой была способна: