— Что вы делаете? — нахожу в себе силы спросить я, задрав голову, чтобы взглянуть в синие глаза принца.
— Мне показалось, вам требуется помощь, принцесса Лиссандра, — говорит он, заложив руки за спину. — Если пожелаете, я скажу, что вам стало нехорошо, и вы предпочли отправиться в свои покои, чтобы принять микстуру.
— Как бы они не ополчились на вас, ведь мне стало нехорошо после нашей с вами беседы, — бормочу я, продолжая смотреть на него.
— Как-нибудь переживу, — улыбается он и отвешивает мне поклон. — Доброй ночи, принцесса.
— Доброй ночи, принц Уильям, — отвечаю я, присев в коротком реверансе. — Благодарю за помощь.
Он только кивает и уходит, я же продолжаю смотреть ему вслед, удивлённая поступком наследника Голдорфа. Едва Уильям скрывается за поворотом, я открываю дверь и вхожу в свои покои, чувствуя себя уставшей как душевно, так и физически.
Глава 8
Когда мне говорят, что я неправильно живу,
То я тут же хочу спросить:
«А кто решил, что правильно, а что нет?»
При рождении я ничего не подписывала,
Так что вряд ли нарушаю какой-то договор,
Когда живу так, как хочу этого — я,
А не кто-то другой.
Поэтому чаще всего мне хочется сказать:
«Идите к чёрту со своими советами!»
Вот только я не делаю этого.
(из дневников Карли)
18 октября 2018 года,
Реабилитационная клиника «Флоренс», Лондон
Едва занимается рассвет, я уже на ногах и не знаю, чем занять себя до завтрака. Вчера я так и не нашла в себе сил выйти из комнаты, предпочтя дочитать книгу, захваченную из библиотеки. Теперь же я собиралась вернуться за второй, чтобы узнать, какие ещё неприятности выпали на долю главных героев.
Подойдя к окну, я выглядываю во двор, прилегающий к территории клиники. Летом там, должно быть, красиво, однако сейчас единственным украшением служат лишь деревья, простирающие к небу руки-ветки с разноцветными листьями, и качели.
Быстро переодевшись, я открываю дверь и спешу к лестнице. По пути мне не попадается ни единой души, поэтому совершенно беспрепятственно выхожу во двор. Вдохнув свежий воздух, от которого кружится голова, я направляюсь к качелям, сажусь на деревянную скамеечку и берусь руками за железные подвески. Я раскачиваюсь всё сильнее, подставляя лицо ласкающему ветерку, и уже не сдерживаю рвущуюся наружу эйфорию. Мой смех разносится по двору, но никто из медперсонала или охраны не выходит проверить, кто из постояльцев не спит в столь раннее время. Я отпускаю руки, представляя, что парю в воздухе, словно большая птица, а в голове возникает воспоминание об одном из последних дней, проведённых с родителями.
После их смерти дом стал пустым и холодным. Будто всё тепло, любовь, радость ушли вместе с ними. Я слонялась призраком по комнатам, но не находила покоя, или лежала ничком на кровати в кромешной темноте и плакала, не в силах справиться с их потерей. Мэнди просила хоть немного поесть, но у меня не было аппетита. «Вам нужны силы, — говорила она, гладя меня по голове, — иначе обессилите и заболеете». Я хотела заболеть и умереть, лишь бы не испытывать этой сосущей пустоты внутри. Когда я ослабла настолько, что едва могла дойти до ванной, моё отражение вдруг вышло из-под контроля.
Сначала я решила, что из-за голодовки и недосыпа у меня начались галлюцинации. Ведь не может же моё отражение улыбаться и подмигивать, словно мы старые знакомые? «Игра больного воображения, — сказала себе я, брызгая на лицо холодной водой. — Мне просто нужно больше спать». На следующее утро я добрела до ванной, чтобы умыться, и будто впервые увидела своё лицо. Выглядело оно ужасно: тёмные круги под глазами, серая пористая кожа и нездоровый блеск в глазах. Волосы свалялись и превратились в паклю, которую проще обрезать, чем расчесать. Я не помнила, когда мыла их в последний раз.