Я снова киваю и беру ручку. Николсон переводит взгляд на монитор ноутбука, тем самым давая понять, что не будет отвлекать от прохождения теста. Рассматриваю чистый лист бумаги, совершенно не представляя, что собираюсь писать. Единственное на что меня хватает, это расставить цифры от одного до шестнадцати. Дальше работа не идёт, поэтому прикусываю кончик ручки и прикрываю глаза ладонью.
— Думаешь, появится вдохновение? — вклинивается в мои мысли голос Николсон. — Карли, я же не прошу написать эссе, мне нужно лишь понять, что мешает тебе вернуться к нормальной жизни.
— Мой диагноз?
— Твой диагноз — не приговор. Если своевременно принимать лекарства и следовать рекомендациям, можно жить и взаимодействовать с обществом, не боясь навредить себе или кому-либо ещё.
Продолжаю пялиться на белый лист, а затем быстро заполняю строчки мелким почерком. Когда все шестнадцать пунктов выполнены, Николсон предлагает мне объединить их парами и написать к ним ассоциации. То же самое я проделываю ещё трижды, пока последняя ассоциация не ставит точку в этом эксперименте.
Злость.
Пялюсь на написанное слово, а после отдаю лист Николсон. Она быстро проглядывает список и улыбается, заставляя меня нервничать ещё больше. Схватив стакан со стола, я одним махом опустошаю его и наливаю ещё, надеясь, что психотерапевт не заметит мою нервозность.
— Отчего ты злишься, Карли?
— Все эти годы родители лгали мне, — медленно говорю я, сложив руки на коленях. — Почему они не рассказали, что я приёмная? Неужели не доверяли, раз боялись моей реакции? Я злюсь, что не могу справиться с их потерей, злюсь, что оказалась здесь вместо того, чтобы продолжать жить дальше. Злюсь, что чувствую себя несчастной и брошенной, хотя меня окружает множество людей, желающих мне помочь. Я злюсь на себя, потому что превратила свою жизнь в черте что.
С каждым последующим словом моё спокойствие иссякает, и я начинаю кричать, чувствуя, что слёзы подкатывают к глазам. В последний раз я плакала прилюдно на похоронах, но сейчас сдерживать эмоции становится крайне сложно. Резко встав, подхожу к окну и выглядываю на улицу. Кенсингтонские сады, как на ладони, наверное, приятно работать в кабинете, откуда видна вся эта красота.
— Твои родители любили тебя, Карли, и, уверена, ты сама это знаешь. Почему они не рассказали об удочерении, мне неведомо, но, скажи честно, так ли это важно для тебя?
— Неважно, — медленно качаю головой я, отвернувшись от созерцания садов. — Ведь это не изменит моего отношения к ним. Они навсегда останутся в моём сердце, потому что являются моими настоящими родителями. И плевать на кровное родство.
— Почему ты чувствуешь себя несчастной, Карли? Разве твоя жизнь не наполнена множеством счастливых моментов? Разве ты можешь сказать, что рядом нет верных и любящих тебя людей?
— Я лишилась всех друзей после смерти родителей, — говорю я, чувствуя ком в горле. — Для них жизнь продолжалась, а моя замерла на месте. Они ходили на вечеринки, в кино, по магазинам и считали, что мне нужно поступать также, а я не могу взять и позабыть о своей утрате, не могу отпустить свою боль. Я, чёрт побери, родителей похоронила, а не безродную дворнягу.
Мне снова хочется кричать, и я резко замолкаю, чтобы успокоиться, однако, когда решаю продолжить, мой голос звучит громко и слегка истерично.
— Когда у Аманды умерла бабушка, разве я сказала ей, что ничего сверхъестественного не произошло? Разве я посоветовала отправиться со мной на тусовку, где литры алкоголя помогут ей забыться? Разве я отказала ей в поддержке? Так неужели я не заслужила чего-то подобного? Почему она на третий день после похорон заявилась ко мне с предложением приятно провести время в компании Джоуи и его друзей? А после отказа назвала меня чокнутой истеричкой, помешанной на своих проблемах.
Я вновь отворачиваюсь к окну, смаргивая слёзы. Бушевавшая внутри злость выползает наружу, как гной, из вроде бы зажившей раны. Хочется попросить Николсон прекратить сеанс, однако она не внемлет моим мысленным мольбам. Вместо этого женщина встаёт и подаёт мне стакан с водой, заставив выпить до дна, а затем мягко говорит:
— Порой мы возлагаем на людей слишком много ожиданий, Карли, а когда они нас подводят, нам становится больно и обидно. Не стоит винить их или себя в том, что дружба оказалась не такой, какой бы тебе хотелось.