— Говорят, что друзья познаются в беде, — фыркаю я, плюхнувшись на стул. — Наверное, стоит сказать им спасибо, что показали свою истинную натуру. Иначе так бы и жила в иллюзиях.
— В малых количествах иллюзии даже полезны, — склоняет голову набок Николсон. — Все мы представляем перед сном красивую жизнь. Разве нет?
Мне требуется некоторое время, чтобы найти подходящие слова, но, когда я открываю рот, мой голос звучит ровно. Слёзы уже не подкатывают глазам, ком в горле исчез, и в целом я чувствую себя намного лучше, чем несколько минут назад, когда была готова разрыдаться перед своим психотерапевтом.
— Я мечтала о любви, — признаюсь я едва слышно. — Наверное, пересмотрела диснеевских мультиков, раз вообразила, что однажды появится принц на белом коне, с которым я буду жить долго и счастливо. Теперь это кажется такой глупостью.
— Вовсе нет, — возражает Николсон, сложив пальцы в замок. — Многие девушки мечтают о любви. Признаться, и меня это стороной не обошло.
— Теперь я мечтаю, чтобы последние полгода оказались кошмарным сном, — говорю я без тени улыбки. — Мы можем завершить наш сеанс? Я устала.
— Конечно, Карли.
Едва слышно благодарю и бегу к двери, но на пороге оборачиваюсь и спрашиваю:
— Это правда, что во «Флоренсе» устраивают вечеринку?
— В клинике уже несколько лет устраивают вечеринки в честь некоторых праздников, — отвечает Николсон, подперев подбородок рукой. — Мы не лишаем постояльцев развлечений, а даём им то, чего они хотят. Разумеется, алкоголь и наркотические вещества под строжайшим запретом.
— И как вы собираетесь проследить за выполнением правил?
— Прежде проблем не возникало.
Я берусь за ручку и уже почти открываю дверь, когда Николсон продолжает:
— Никто не принуждает тебя веселиться всю ночь, даже пары часов будет достаточно. К тому же твоему новому другу Тиму тоже не помешает отдохнуть от своей учёбы.
— Когда Лиззи сказала мне о вечеринке, я не собиралась идти, — медленно говорю я, глядя поверх плеча женщины. — Но потом подумала, что глупо просидеть весь вечер в своей комнате, когда другие веселятся.
— Вот и славно.
Я выхожу в коридор и спешу вернуться в жилой корпус, чтобы встретиться с Тимом и сообщить ему чудную новость: мы пойдём на хэллоуинскую вечеринку.
Лиссандра
Кутиос[1], **68 год,
Королевство Миррелия
О маминой болезни я узнаю не сразу. Моё детское сознание не может понять того, что происходит во дворце. Единственное, о чём мне говорили, что маме слегка нездоровится. Матушка чаще всего лежала в постели, а отец ходил чернее тучи. Я не понимаю, почему меня не допускают в покои матери, пока Джеймс не отводит меня в сторону и не рассказывает правду.
— Она умрёт? — мой голосок переходит в шёпот, будто я действительно понимаю, что происходит, хотя о смерти мало что знаю.
— Нет, Лис, она не умрёт, — также шепчет Джеймс, обнимая меня крепко-крепко. — Отец обязательно найдёт лекарство, и мама выздоровеет. Вот увидишь, они ещё будут открывать рождественский бал.
За объятиями нас застаёт отец. Он окидывает нас пристальным взглядом, а затем нежно треплет меня по волосам. Где-то внутри зреет уверенность, что мамина болезнь вскоре пройдёт, и мы снова будем играть в саду, попивая чай из игрушечных чашек.
— Лиссандра, милая, — говорит отец, привлекая меня к себе, — мама хочет тебя видеть. Но будь осторожна, ей нельзя волноваться.
Поцеловав отца в щёку, я вприпрыжку бегу к покоям матери, куда меня, наконец-то, впускают и разрешают забраться на огромную постель, где возлежит белая, как полотно, мама. Едва я оказываюсь рядом, женщина улыбается и тянет ко мне руки, позволяя упасть в её объятия.
Даже в болезни мама очень красива. Её цвета воронова крыла волосы волнистым облаком лежат на подушке, карие глаза кажутся огромными на бледном похудевшем лице, тонкие губы расплываются в некоем подобии улыбки, а вместо запахов лаванды и магнолий от неё исходит стойкий горьковатый аромат.
— Лис, детка, — шепчет мама, гладя меня по волосам, — ты снова бегала в саду и мешала садовнику подстригать кусты самшита? Я же просила не делать этого… по крайней мере, без меня, — добавляет она, что вызывает у меня смех.