Но посол Нагель к их числу не принадлежала.
Меня это успокаивает, – подумала она, глядя на стену перед собой. Грот выглядел особенно прекрасным сейчас, приглушенный и бледный в угасающем послеполуденном свете, с белыми снежными кружевами, осевшими в складках и щелях бесчисленных лиц.
Пока Нагель стояла в сгущающихся сумерках, в стене перед ней проявлялись новые лица. Она знала, что лишь малая часть видимых ею ликов была реальной –задумкой архитектора. Остальные, как оказалось, она галлюцинировала – это был психологический феномен под названием парейдолия. Мозг естественным образом стремится находить осмысленные формы в размытых контурах, и люди видят лица во всем – от облаков до узоров на ткани, от тарелки супа до теней на озере. Достаточно двух точек и линии – и большинство человеческих мозгов сделают одно и то же умозаключение.
Из своей работы в ЦРУ Нагель сделала вывод, что сторонники теорий заговора страдают своего рода когнитивной парейдолией, видя подозрительные закономерности там, где их нет... создавая порядок из хаоса.
Эверетт Финч был противоположностью. Он различал реальные закономерности и использовал их для создания хаоса... всё ради сохранения некоего порядка в мире. Новость о смерти Финча дала Нагель временную передышку, но праздновать было нечего. Она усвоила одну простую истину за время работы в ЦРУ: Добро и зло не существуют в чистом виде. Его жесткость, как она знала, была продиктована глубокой преданностью агентству, пытавшемуся укрепиться в новом смелом мире мозговых технологий.
"Совы спят", – прозвучал позади нее низкий голос, отражаясь от зловещей поверхности Капельной стены.
На мгновение Нагель подумала, что подслушала какой-то шпионский пароль, но, обернувшись, увидела два знакомых лица. Роберт Лэнгдон и Кэтрин Соломон приближались, проходя мимо садового вольера, где неподвижно сидели местные совы Валленштейна, спрятавшие головы в плечевые перья.
Нагель улыбнулась и пожала им руки, как всегда в сопровождении своего неутомимого телохранителя Скотта Кербла, который появился из тени и присоединился к группе. У Лэнгдона и Соломона по-прежнему не было пальто, но, к счастью, разговор не планировалось вести на улице. "Идите за мной", — сказала она, направляя их к Капельной Стене. "Поговорим внутри".
Лэнгдон поднял взгляд на массивный утес, явно озадаченный. "Внутри… где?"
Без лишних слов Нагель провела группу к подножию стены и остановилась у крошечной деревянной двери — не выше четырех футов — окруженной пугающими образованиями, напоминающими черепа. Выражение недоверия на лице Лэнгдона достигло предела, когда Нагель достала ключ и отперла дверь.
Одна из привилегий посла США,подумала она. Богатые американцы, владевшие тем, что находилось за дверью, одолжили Нагель ключ, предоставив ей доступ к этому незаметному черному ходу в надежде, что она будет наведываться почаще, что она и делала.
Войдя внутрь, Нагель задумалась, что бы подумал Лэнгдон, узнай он, куда они направляются. За этой стеной, в одной из шести залов, освещенных свечами, профессор мог бы оказаться лежащим обнаженным на гранитной плите, пока облаченные в робы служительницы поливали его тело горячим воском.
У нее есть ключ?
Если память не подводила Лэнгдона, знаменитая Капельная Стена Праги была возведена у заднего фасада августинского монастыря XIII века — монастыря Святого Фомы — а значит, он только что прошел сквозь стену в древние, священные коридоры.
Впрочем, не такие уж священные, усмехнулся он про себя.
Как и многие монастыри Европы, эта величественная обитель была перепрофилирована для нужд все более секулярного мира. В данном случае она превратилась в отель Marriott — Augustine Luxury. Древняя монастырская пивоварня стала ультрамодным баром Refectory, а старинный скрипторий сохранился в первозданном виде, со старыми текстами, письменными принадлежностями и точильными камнями для перьев.
"Как можно тише", — прошептала Нагель, провожая их по узкому коридору к служебной двери. Когда она распахнула ее, Лэнгдон очутился в элегантном холле, где витали ароматы чайного дерева, ладана и эвкалипта.