Задача, достойная детектива. Чтобы проверить правдивость слов Уре Ваеико, Раутледж начала самый настоящий уголовный сыск по «делу текста «Апаи». Выяснилось, что Уре Ваеико никогда не имел дощечек с письменами кохау ронгоронго. И не умел писать. Казалось бы, все ясно — обман. Но... Уре Ваеико был слугой великого учителя письма, самого Нгаары. За время своей долгой службы он мог запомнить содержание дощечек: ведь тексты кохау ронго-ронго скандировали вслух.
Какие же дощечки он прочел правильно? Скорее всего, те, на которых излагаются легенды. Но в одной из легенд — о сотворении мира, рассказанной Уре Ваеико, — встречаются таитянские слова. И это вызывает сомнения: зачем понадобилось знатокам письма кохау ронго-ронго записывать на свои дощечки тексты далекого острова Таити?
А как быть с загадочным текстом «Апаи»?
Считать ли его обманом или это подлинный текст?
Загадка на загадке. А тут еще случилось событие, которое запутало окончательно ситуацию и придало ей совсем уже детективный характер.
Однажды Раутледж, возвращаясь домой, нашла на земле клочок бумаги. Бумага — вещь весьма редкая на острове. Раутледж подняла листок.
Он был вырван из чилийской конторской книги.
Рассмотрев его внимательней, она не поверила своим глазам. На листке были начертаны письмена кохау ронго-ронго! Кто-то на острове не только умел читать, но и писать загадочными знаками! Более того, строки шли не бустрофедоном — слева направо, потом справа налево, а как европейские, слева направо, строка за строкой.
Частично знаки совпадали со знаками на дощечках, частично — нет. Вообще листок напоминал какое-то деловое письмо или записку.
Значит, искусством письма на острове Пасхи владеют! И, быть может, не только древним письмом, но и каким-то новым, модернизированным, где строки идут на езропейский манер.
Кто писал записку? Кому принадлежит листок из чилийской конторской книги? После долгих бесплодных поисков Раутледж, наконец, удалось узнать, что писал записку старик Томеника (искаженное христианское имя Доминго). Он будто бы является последним человеком, который знаком с древним письмом, а ныне дожизает последние дни в... колонии прокаженных. Энергичная Раутледж с копиями древних дощечек отправляется в колонию.
Англичанка показала старику фотокопии, попросив прочесть хотя бы одну фразу. Томеника продекламировал: «хе тимо те ако-ако». А затем объяснил, что знаки имеют отношение к Иисусу Христу.
Но слова «хе тимо те ако-ако» были знакомы Раутледж и ранее. Многие островитяне, не умевшие читать кохау ронгоронго, неоднократно брались делать это и повторяли «хе тимо те ако-ако». Они утверждали, что это слова одной из наиболее ранних дощечек, которые как алфавит учат в первую очередь. Причем же здесь Иисус Христос? «Он (Томеника. —
А. К.) сидел на одеяле около своей травяной хижины, — писала Раутледж, — босой, одетый в длинную куртку и фетровую шляпу; у него были пронизывающие карие глаза, и в молодые годы он, вероятно, был красив и умен». Старик попросил бумагу и карандаш. Бумагу он положил перед собой между ногами, затем взял карандаш, держа его большим пальцем сверху и указательным снизу. Он сделал три вертикальных столбца, сначала из ноликов, потом из «птичек», дал название каждому столбцу и стал рассказывать. Не было никаких сомнений в подлинности рассказа, но он бормотал быстро, а когда его попросили говорить медленнее, чтобы записать, сбился и должен был начать снова: он несомненно использовал значки лишь для счета различных фраз. В конце нашего посещения он предложил написать что-нибудь к следующему разу. Мы оставили ему бумагу, — продолжает Раутледж, — и к нашему возвращению через два-три дня он нарисовал пять горизонтальных строк, из которых четыре срстояли из знаков, но один и тот же знак постоянно повторялся, а всего было не больше дюжины различных знаков».
Томеника жаловался, что бумага была «недостаточно толстой». Ему предложили другой лист. Старик положил его рядом с первым и стал с легкостью писать слева направо» Следя, как он писал, Раутледж сделала копию.
Очередной визит был неудачен. Томеника чувствовал себя очень плохо, и весь разговор с ним велся через дверь хижины. Он нарисовал два новых знака, сообщив, что они «новые», а немного спустя добавил, что они «старые». Раутледж нанесла еще два визита — и с точно таким же успехом.
«Я вышла из хижины и, прислонившись к стене, еще раз обдумала, не остался ли какой-либо вопрос невыясненным, нет ли хоть какой-нибудь возможности получить данные; но старик забыл большую часть того, что знал, а то, что он смутно вспомнил, не был способен объяснить, — пишет Раутледж. — Я сделала еще одну напрасную попытку, попрощалась с ним и ушла. Был конец необычайно тихого дня, все в этом уединенном месте было совершенно спокойно; впереди расстилалось, как стекло, море, и солнце, как огненный шар, склонялось к горизонту, а совсем близко лежал постепенно угасающий старик, усталый мозг которого сохранил последние остатки некогда высокоценных знаний. Через две недели он умер».