Три года назад Филип попал в беду. После дешевой государственной школы он был торопливо засунут в лондонскую контору и обнаружил, что в этом мире на два фунта в неделю весело не поживешь. Однажды я получил от него отчаянное письмо — ему немедленно нужны сто фунтов или для него все будет кончено, и я попросил эти деньги у Марка. Только взаймы, вы понимаете; он платил мне хорошее жалованье, и я вернул бы эту сотню за три месяца. Но нет. Он, я полагаю, не увидел в этом ничего для себя — ни рукоплесканий, ни восхищения. Благодарен Филип был бы мне, а не ему. Я умолял, я угрожал, мы препирались, и, пока мы препирались, Филипа арестовали. Это убило мою мать — он всегда был ее любимцем, — но Марк, как обычно, извлек из этого похвалу для себя. Он упивался сознанием, что он такой тонкий судья характеров! Ведь двенадцать лет назад выбрал меня, а не Филипа!
Позже я извинился перед Марком за безрассудные вещи, которые наговорил ему, а он сыграл роль великодушного джентльмена с обычным своим искусством, однако, хотя внешне между нами все словно было как прежде, с того дня и дальше, хотя тщеславие не позволяло ему увидеть это, но я стал самым лютым его врагом. Будь это все, не знаю, убил ли бы я его? Жить в подобии теснейшей дружбы с человеком, которого вы ненавидите, значит ставить вашего друга под постоянную угрозу. Из-за его веры в меня как в восхищающегося им и благодарного ему протеже и его веры в себя как в моего благодетеля, он оказался полностью в моей власти. Я мог не торопиться и ждать удобного случая. Может быть, я не убил бы его, но я поклялся отомстить — и он, жалкий тщеславный глупец, был у меня в руках. Я не торопился.
Два года спустя мне пришлось переоценить свое положение, поскольку мщение ускользало от меня. Марк начал пить. Мог бы я остановить его? Не думаю, но, к моему огромному изумлению, я поймал себя на том, что пытаюсь препятствовать ему. Инстинкт брал верх над рассудком? Либо я, положившись на рассудок, внушил себе, что, упейся он до смерти, я лишусь своего мщения? Честное слово, дать вам ответ я не могу. Однако какими бы ни были мои побуждения, я искренне старался положить конец его пьянству. Пьянство же такая мерзость!
Отучить его я не мог, но удерживал в определенных рамках, так что никто, кроме меня, не знал про этот его секрет. Да, я обеспечивал ему внешнюю приличность; и, быть может, я уподобился каннибалу, поддерживающему свои жертвы в хорошей форме ради собственных целей. Я злорадствовал, наблюдая Марка, думая, с какой полнотой я могу погубить его, как мне вздумается — финансово, нравственно, любым способом, который сулит мне наибольшее удовлетворение. Мне стоило только отнять мою руку, и он пошел бы на дно. Но, опять-таки, я не торопился.
Затем он убил себя. Этот пустопорожний пьянчужка, разъедаемый эгоизмом и тщеславием, предложил свою омерзительность самой лучшей, самой чистой женщине на земле. Вы видели ее, мистер Джиллингем, но вы не были знакомы с Марком Эблеттом. Даже не будь он пьяницей, не было никаких шансов, что она будет с ним счастлива. Я знал его много лет, но ни разу не видел, чтобы им руководила какая-либо достойная эмоция. Жизнь с этой иссохшей сморщенной душонкой обернулась бы для нее адом, и адом в тысячу раз худшим, когда он начал пить.
Итак, его необходимо было убить. Я остался единственным, кто мог защитить ее, ведь ее мать стакнулась с Марком, чтобы обречь ее на гибель. Ради нее я мог бы открыто застрелить его, и с какой радостью! Но я не был склонен принести себя в жертву без нужды. Он был в моей власти, лестью я мог подбить его на что угодно; и, конечно же, будет нетрудно обставить его смерть как несчастный случай.
Не стану отнимать у вас время, излагая множество планов, которые я разрабатывал и отвергал. Несколько дней я склонялся к несчастью с лодкой на пруду — Марк очень посредственный пловец, я — выбившийся из последних сил в героической попытке поддержать его на плаву. И тут он сам подал мне идею, он и мисс Норрис вместе, и, таким образом, он отдавал себя в мои руки; без риска разоблачения, сказал бы я, если бы вы меня не вычислили.
Мы разговаривали о привидениях. Марк был даже более тщеславен, напыщен и нелеп, чем всегда, и я заметил, как это раздражало мисс Норрис. После обеда она предложила переодеться привидением и напугать его. Я счел себя обязанным предупредить ее, что Марк не выносит шуток над собой, но она твердо решила сделать это. Я неохотно уступил. И столь же неохотно открыл ей секрет прохода (из библиотеки к лужайке для боулинга ведет тайный подземный ход. Вам следует поднапрячь вашу проницательность, мистер Джиллингем, и попытаться его отыскать. Марк случайно обнаружил его год назад. Такая удача для него! Так удобно напиваться там в большой секретности. Но он не мог не рассказать мне про него. Ему требовался слушатель даже для его пороков.)