Стагарт записал ее показания и при этом занес в книгу и свои предположения.
— В этом доме есть еще и другие жильцы? — спросил он дальше.
— В третьем этаже живет молодая чета французов, а в четвертом, в котором, собственно говоря, имеются всего две мансардных комнаты, живет портниха.
— Я был бы вам очень обязан, — проговорил, поднимаясь, Стагарт, — если бы вы мне показали комнату вашего сына.
Старуха указала рукой на дверь.
— Вот она. Вы можете пройти в нее.
Мы вошли в соседнюю маленькую комнату, убранную просто, но со вкусом.
Платье убитого лежало еще так, как его нашли сегодня утром.
Кровать была смята, но ничто не указывало на какую-нибудь борьбу.
На стенах висели фотографии родственников и знакомых дам убитого.
Стагарт внимательно осмотрел всю комнату, заглянул во все углы.
Я видел, что на лице его появилась выражение досады.
Он покачал несколько раз головой, видимо, не скрывая своего разочарования.
Вдруг он подошел к окну.
Глаза его заблестели, лицо его прояснилось, и выражение торжества блеснуло в его взгляде.
Я подбежал к нему и взглянул по направлению его взора.
Но Стагарт смотрел в глубоком раздумье в пространство и так как я видел, что теперь не время расспрашивать, то я ломал себе голову, что же именно могло его так приятно поразить.
Но я не нашел ничего.
Стагарт обернулся и подошел к старухе.
— Благодарю вас, госпожа Мазингер, — сказал он, протягивая ей руку. — Я сделаю все, что только в моих силах, для того чтобы выяснить это темное дело и доказать вам, что сын ваш не был самоубийцей.
Старуха разрыдалась и мы молча вышли.
— Мы должны еще осмотреть труп, — проговорил Стагарт, выходя со мной на улицу. — Я не могу себе представить, чтобы на трупе не было каких-нибудь следов, которые послужили бы нам для разъяснения этого загадочного убийства.
— Ты, значит, не веришь больше в самоубийство Мазингера? — спросил я.
— Конечно, нет.
— Но ведь он должен был защищаться, когда его клали в печь?
— Вероятно, — ответил Стагарт, — если только его предварительно не усыпили каким-нибудь наркотическим средством.
Мы скоро доехали до морга, и сторож привел нас в комнату, в которой находился труп несчастного.
Он лежал со скрещенными на груди руками, покрытый несколькими венками из роз и хризантем.
Раны от ожогов на лице производили ужасное впечатление и на лице его застыло выражение страшной боли, которую, очевидно, испытывал убитый. Все черты лица были искажены, рот был открыт, глаза глубоко впали.
Я не имел силы долго смотреть на изуродованный труп и сел в сторонке, в то время как друг мой исследовал труп.
Прошло некоторое время.
Наконец, Стагарт повернулся к выходу.
— Ну, что же? — спросил я. — Нашел ты что-нибудь, могущее пролить свет на это преступление?
— Нет, — ответил задумчиво мой друг. — Тело убитого не носит на себе никаких повреждений, конечно, исключая раны от ожогов. Наркотическими средствами, по-моему, он не был усыплен; если бы ему в рот сунули затычку, чтобы помешать ему кричать, то это было бы видно по вздутию нёба. Ничего этого нет.
— Значит, мы стоим перед загадкой? — спросил я.
— Вовсе нет, — ответил Стагарт. — До сих пор достоверно то, что он не был силой втащен в ванную. Теперь, значит, необходимо установить, какие мотивы побудили его отправиться в ванную и добровольно всунуть голову в печку.
— Так, значит, все-таки самоубийство! — воскликнул я.
Стагарт закурил сигаретку.
— И да и нет! — проговорил он. — Но не будем больше говорить об этом. Я бы хотел теперь пройтись по Тиргартену и затем отправиться домой, так как мне завтра нужно будет рано выйти из дома.
Я согласился.
Стагарт крикнул извозчика, и мы отправились в Тиргартен.
На следующее утро друг мой вышел из дому уже в 4 часа утра и вернулся домой только на следующее утро в тот же час.
Теперь начался период его упорной, энергичной деятельности.
Он пропадал по целым дням.
Однажды я увидал, что он составлял какой-то странный чертеж.
Чертеж этот был следующий:
В клетках находились фотографические снимки тех оттисков, которые Стагарт нашел на зеркале ванной.
Эти фотографии он отослал в управление сыскной полиции.
Затем он снова исчез на несколько дней.
Наконец — прошло всего дней десять со времени убийства — он в одно прекрасное утро явился ко мне.
Я протер глаза и взглянул с удивлением на него.
— Как? — воскликнул я. — Ты во фраке?
— Ну да, — ответил он. — Я был в элегантном обществе.
— Любопытно, где же?
— В «Дерби-клубе».
— А! — воскликнул я, удивленный. — Что же ты там делал?
— Играл в карты.
— Говорят, что там очень крупная игра.
— И очень интересная, — добавил мой друг. — Я потерял две тысячи марок и должен сознаться, что я редко тратил деньги таким шикарным образом.
— Вы играли в покер?
— Нет. При покере система была бы невозможна.
— Какая система? Ты говоришь загадками.
— Ну, так и быть, — проговорил Стагарт, откидываясь в кресле, — пока ты будешь одеваться, я тебе расскажу все по порядку. Нам предстоит еще много работы и, надеюсь, ты не откажешься мне помочь.
Одним прыжком я вскочил из кровати.
— Ты поймал убийцу?
— Еще нет, но не сомневаюсь, что очень скоро он будет в наших руках.
— Рассказывай! — воскликнул я с нетерпением, поспешно одеваясь.
Стагарт пустил несколько облаков дыма из своей сигаретки.
— Что Мазингер не сам лишил себя жизни, — начал мой друг, — теперь уже не подлежит сомнению. Несомненно также, что он был убит, но таким странным, утонченным и жестоким образом, что такого убийства в современной истории криминалистики уже давно не бывало.
Доказательствами этого, которые я имел в своих руках и которые прямо указывали на преступление и вместе с тем давали смутные следы убийцы, являлись следы пальцев на зеркале и два белокурых волоса.
С этими данными я бы, конечно, ничего не добился, так как много людей белокурых, а оттиски чьих-либо пальцев почти невозможно получить.
Но мои подозрения, благодаря одному обстоятельству, на которое не обратила внимания полиция, были направлены в известную сторону и розыски мои показали, что я напал на верный след. Дело в том, что в комнате убитого на подоконнике я нашел два едва видимых следа.
Во-первых, на подоконнике оказался комочек пыли, как бы от оттиска сапога, и во-вторых, несколько волокон веревки.
Это открытие, которое я пока сохранял в тайне для того, чтобы чья-либо неосторожность не испортила мне все дело, сразу приподняло передо мною загадочную завесу с этого преступления.
Самое загадочное было то, что нельзя было установить, каким образом убийца проник в квартиру. Возможность насильственного вторжения являлась для меня совершенно немыслимой.
Благодаря найденным мною следам я тотчас же выяснил следующее:
Преступник проник через окно. Так как это было во втором этаже и снизу невозможно укрепить веревку, то можно было с уверенностью сказать, что убийца спустился по веревке с верхнего этажа.
Ты помнишь, что с той стороны дома имеется целый ряд служб. Внизу находится сад. Поэтому вполне понятно, что никто не видел преступника.
Кому бы пришло в голову ночью высунуться из окна кухни?
Да и ночь была очень темная, и так как стена дома черна от грязи, то является вопрос, заметил ли бы вообще преступника какой-нибудь невольный свидетель.
В третьем этаже живет француз Альфонс Бетак со своей молодой женой.
Она настоящая француженка с черными, как смоль, волосами.
Он, напротив, блондин.
Ты поймешь, что я тотчас же обратил все мое внимание на этого человека и все мои дальнейшие мероприятия клонились к тому, чтобы его изобличить.