Клава не была героиней. Там, в развороченном бомбами и минами лесу, она уже приготовилась умереть вместе с взятыми в плен товарищами, но судьба вот распорядилась с ней иначе. Гриваков отправил ее в баню, дал на выбор хорошее дамское белье и платье, заставил пить вместе с ним коньяк и в ту же ночь силой овладел ею. Сделал своей наложницей, пригрозив, что если она не будет за него держаться, то передаст ее своему отряду, а потом отвезет в солдатский дом терпимости. И она знала, что это не пустая угроза. Люто ненавидя насильника, она прожила с ним до самой зимы. Сначала прибирала в комнатах, потом Гриваков стал поручать ей разную канцелярскую работу: печатать на машинке сводки, фамилии расстрелянных, повешенных, отправленных в Германию. Пыталась бежать, но «граф» был бдителен — с Клавы не спускал глаз. Иногда она жалела, что не погибла имеете с товарищами, но покончить с собой не было сил. До сих пор она с ужасом вспоминает ту страшную зиму… Несколько раз ночью приходила Клаве в голову мысль зарезать его в постели кинжалом, может быть, она в конце концов и сделала бы это, но тут подвернулся счастливый случай: Гриваков отправил Клаву с немецким унтер-офицером и солдатом-пулеметчиком в районный центр — отвезти лично оберштурмфюреру СС Барку запечатанный пакет, и на обратном пути захватить на складе дефицитные продукты. Немецкое командование нет-нет да и подкидывало награбленное в Европе добро своим наемникам. Пакет отвезти и получить провизию мог бы и унтер-офицер, но дело было в том, что Рудольф Барк, как-то увидев в канцелярии девушку, заинтересовался ею… Разве мог откачать своему начальнику Гриваков? И он скрепя сердце отправил к нему Клаву.
До районного центра от поселка, в котором расположился штаб карателей, было тридцать восемь километров. Дорога была хорошо накатана, и мотоцикл с коляской резво бежал по неширокой просеке, разрезавшей заснеженный сосновый бор. Холодный ветер леденил лицо, и девушка пряталась за широкой спиной фрица. Навстречу им попался лишь один грузовик с закутанным в русский овчинный тулуп охранником в кузове, восседавшим на больших ящиках. Несколько раз дорогу перелетали чем-то встревоженные сороки. Немцы не обратили на это внимания, а Клава, прожившая в лесу почти год, насторожилась, сердце ее бешено заколотилось. Так ведут себя сороки, если в лесу кто-то есть. А кто может в эту пору прятаться в лесу?..
Дальше все произошло очень быстро. Унтер-офицер, ведший мотоцикл, вскрикнул и, сбив Клаву, сидевшую на заднем сиденье, закувыркался по обочине, мотоцикл с ревом врезался в сугроб и, залязгав железом, заглох. Пулеметчик молча выкарабкивался из-под опрокинувшейся коляски, придавившей его. Из-за толстых стволов высыпали черные фигуры с автоматами в руках. Впрочем, не прозвучало ни одного выстрела: верзила унтер-офицер, до половины зарывшись в сугроб, поднял обе руки в перчатках-крагах, пулеметчик, так и не вытащивший из-под края зеленой коляски ногу, тоже тянул руки вверх и испуганно верещал по-немецки. Оказывается, партизаны «срезали» водителя натянутой поперек дороги тонкой проволокой. Леша тоже такие штуки проделывал…
Клава сидела в усыпанном желтыми иголками снегу и не понимала — смеется она или плачет…
После войны в Клины она не вернулась: фашисты расстреляли мать, отец погиб на фронте в 1942 году. Больше у нее никого из близких не осталось. Поселилась у дальней родственницы в деревне Замошье, до пенсии работала в колхозе. Похоронив родственницу, навсегда осталась здесь, но без работы долго не смогла, при всем своем замкнутом характере все одно тянуло к людям, и Клавдия Михайловна устроилась уборщицей на турбазу. Здесь-то судьба и уготовила ей нежданную встречу с самым лютым ее врагом — фельдфебелем Гриваковым, сломавшим всю ее жизнь. Ничего в ней не осталось от прежней веселой, жизнерадостной Клавы. Живет и носит в своем сердце глубокую тоску и печаль по растоптанной юности, убитой любви… Сейчас она жалеет, что давеча не вцепилась в него и не закричала на весь мир: «Держите убийцу! Проклятого карателя!» Она не сомневалась, что и он ее узнал, поэтому и сбежал…
Если раньше и были у Шорохова кое-какие сомнения, то, узнав в подробностях весь жизненный путь этой женщины, он, как и генерал, больше не сомневался: Клавдия Михайловна не ошиблась, она в самом деле повстречалась с «графом»…