14. МЕСТЬ МЕРТВЫХ
«Граф» бога благодарил, что не взял из термоса ни одного камешка. Два или три раза его чемоданы кем-то перерывались; даже пока был в бане, невидимка ощупал его одежду и распорол сапог… Он догадывался, что это работа Барка, а тот, по-видимому, догадывался, что Гриваков знает, кто отправил на тот свет Ганса Майера. Знал бы оберштурмфюрер, что бриллианты Майера перекочевали к Гривакову, тому бы не сносить головы. Уж он-то знал, во что ценится у Барка человеческая жизнь! Да и союзники, к которым он угодил, особенно не церемонились поначалу с немецкими прислужниками: захваченные с собой ценности (кольца, серьги, жемчуг) при первом же обыске отобрали американские солдаты. Ну а дальше — годы странствий, поиски работы, попытки разбогатеть на чужой стороне, но ренегатов и предателей не любили нигде. «Свободный мир» встретил «графа» настороженно, со скрытой неприязнью. А что мог в ту пору Гриваков, кроме умения изощренно убивать? В Канаде хватался за любую работу: был официантом, автомехаником, лесорубом, наконец, осел в Монреале на стекольной фабрике, а как только стукнуло пятьдесят лет, уволили. И снова временная поденная работа, случайные заработки, жена — из русских эмигранток — его бросила, посчитала неудачником.
Еще на стекольном заводе Гриваков сблизился с Николаем Семеновичем Севастьяновым — тот был эмигрантом двадцатых годов, под Ленинградом у него жила двоюродная сестра, так вот она приглашала брата, писала, что у нее дача, на жизнь не жалуется. Николай Семенович выехал из России мальчишкой, зла на Советскую власть у него не было, и вот под старость стало тянуть в родные края. Тянуло туда и «графа», только по другой причине, — ностальгия его не мучила. Бриллианты в термосе мерещились ему во сне и наяну, лишь животный страх перед расплатой за содеянное удерживал его от поездки туда даже под чужой фамилией. Когда был помоложе, сотрудник американской разведки предлагал ему устроить такую поездку, но задание показалось Гривакову слишком сложным… Себе-то он впоследствии мог признаться, что просто в самый последний момент струсил.
Оставалась последняя надежда — Николай Семенович Севастьянов: он был чист, его приглашали, но русский приятель не торопился на Родину, а годы шли, нужда держала за горло. Неужели бриллианты ювелира так и останутся на дне озера? Нет, этого «граф» не мог допустить! Знать, что где-то находится твое богатство, и вместе с тем жить и трястись за каждый цент…
Наконец в 1968 году Севастьянов решился поехать в СССР. Конечно, он не отказался выполнить пустяковую просьбу старого приятеля — написать его знакомому коротенькое письмо… Он уехал, а «граф» загадал: если все обойдется благополучно, то есть и у него надежный шанс попасть на бывшую Родину…
После возвращения Севастьянова из СССР Гриваков больше не мог уже ни о чем другом и думать, кроме своей поездки туда. Пришлось посвятить в свою тайну Николая Семеновича, а через него выйти на одного из правительственных чиновников, имеющих отношение к оформлению выезда из страны. Призрачный блеск бриллиантов ослепил и Севастьянова и чиновника — они оба стали помогать «графу». Дважды оформлялись документы Гривакову, который должен был поехать в СССР вместо Севастьянова, и оба раза в самый последний момент нервы сдавали и он отказывался. И вот из России пришло тревожное письмо от сестры Севастьянова, что у нее плохо со здоровьем, если сможет Николай Семенович, то пусть поскорее приезжает, а то больше никогда не увидит ее… Севастьянов предупредил, что это последняя возможность, срок вызова истекает, чиновник — он тоже потомок белоэмигрантов — торопил: дескать, может случиться, что его переведут в другой отдел…
И «граф» решился, тем более что договор оставался в силе. За годы знакомства с Николаем Семеновичем он изучил его привычки, да и внешне они походили. Все до приезда на турбазу «Солнечный лотос» шло, как говорится, без сучка и задоринки, и вдруг — нелепая встреча с Клавой!.. После того как сорвалось на нее покушение, он в страхе и впрямь уже хотел было удрать отсюда на юг, но потом взял себя в руки. Без термоса с бриллиантами он никуда не уедет!
Лепков трусил, даже в лице менялся, когда «граф» к нему наведывался. Без споров выложил несколько тысяч рублей, — Гриваков в 1943 году передал ему на сохранение немало золотых вещей, — но посоветовал поскорее отсюда убираться, толковал про какого-то корреспондента, который заинтересовался его партизанским прошлым.
Проклятое озеро не отдавало сокровище. До посинения нырял и нырял в маске с ластами и подводным ружьем Гриваков, а цинковой банки не находил, сто раз проделал тот самый ночной путь от большой сосны к берегу, но подвела двухголовая сосна, даже пня от нее не осталось! Лида только удивлялась: весь день не вылезает из озера, а ни одной щуки не подстрелил…