Я вручил ей один конец веревки, и мы вместе принялись ее расплетать. Это было не так-то легко — трудиться, стоя на неровной поверхности рифа, когда по ногам бежала вода, а старушка рядом охала, ахала и просила поторопиться. По большей части она молила меня, словно я какой-то deus ex machina[18] и потому способней беспомощных женщин; но эти жалобы были обращены к молодой спутнице, которая даже тогда, среди переживаний и спешки, уделяла время, чтобы успокаивающе положить руку на плечо старушке и сказать:
— Тише! О, прошу, тише! Ни слова, дорогая. Вы только саму себя пугаете. Соберитесь с духом! — и прочие слова, полные тепла и ободрения. Один раз девушка осеклась, когда о ее ноги разбилась волна посильнее других. Пожилая дама, уцепившись за нее, попыталась приглушить свой вскрик до стона, снова и снова жалобно повторяя: «О, мисс Анита! О, мисс Анита!»
Наконец мы расплели веревку на четыре части, и я принялся связывать их одну за другой. В результате получился трос достаточно длинный, чтобы перебраться со скалы на скалу, хоть местами весьма сомнительной прочности. С одного конца я связал большую петлю и пропустил через голову низкой дамы ей под мышки. Я предупредил обеих, чтобы они не подвергали веревку большому или внезапному напряжению. Пожилая дама возражала против того, чтобы идти первой, но девушка и слушать этого не желала, а ее желание было для меня законом. Я взял свободный конец и, нырнув, доплыл до второй скалы, насилу на нее взобравшись, поскольку волны, сами по себе еще не опасные, затрудняли любое движение. Я дал знак даме спускаться в море, что она весьма отважно проделала не без помощи девушки. В воде она захлебывалась и отплевывалась, вцепившись смертной хваткой в петлю; но я тянул не спеша, размеренно, не доверяя прочности веревки. В считаные секунды дама уже переправилась, а я помогал ей взобраться на камень. Когда леди твердо встала на ноги, я вручил ей свободный конец и сам поплыл обратно с петлей. Девушка не мешкала и не чинила неприятностей. Когда она помогала мне подняться, я не мог не заметить ее силу; она держала мою мокрую руку крепко и уверенно, без трепета. Я догадался, что теперь, когда ее спутница оказалась в безопасности, собственная судьба ее не заботила. Я дал знак пожилой даме приготовиться; девушка скользнула в воду, я — за ней и поплыл рядом. Старушка потянула изо всех сил и увлеклась настолько, что не вняла моему предостерегающему оклику. Тянула так, словно это вопрос жизни и смерти; в результате уже на трети пути веревка порвалась, а старушка с размаха села на скалу. Девушка окунулась с головой и вынырнула, хватая ртом воздух. В судорожном порыве, объяснимом в такой момент, она так ухватилась за мою шею, что подвергла опасности нас обоих. Пока мы оба не пошли ко дну, я вырвался из хватки, хоть и с немалым трудом, так что, когда мы вынырнули, она оказалась на расстоянии руки.
Несколько секунд я ее поддерживал, чтобы она отдышалась; все это время слышал, как старушка надсадно кричит:
— Марджори! Марджори! Марджори!
С воздухом к девушке вернулось и здравомыслие, и она безропотно подчинилась мне. Пока я держал ее за плечо, нас подхватила волна, перехлестнувшая через скалу, и во внезапном порыве не упустить девушку я разорвал платье у ее горла.
Очевидно, теперь она полностью отдавала себе отчет в происходящем и вдруг воскликнула:
— О, моя брошка! Моя брошка!
У нас не было времени ни на промедление, ни на расспросы. Когда приходится плыть за двоих в бурном море, причем твой спутник — одетая с ног до головы женщина, тратить силы нельзя. Поэтому я греб как мог и доставил-таки ее к валуну, где пожилая спутница помогла ей подняться на ноги. Только отдышавшись, я наконец спросил о брошке.
— Я бы отдала что угодно на свете, лишь бы ее не потерять, — отвечала она. — Это фамильное сокровище.
— Она золотая? — спросил я, желая знать, как брошка выглядит, чтобы за ней нырнуть.
— Да! — воскликнула она, и без лишних слов я снова окунулся в воду и поплыл к дальней скале, раз уж брошка потерялась ближе к ней. Дно между скалами песчаное, а значит, разглядеть золото было бы просто. Стоило мне отплыть, как девушка принялась говорить, чтобы я не переживал, да что она бы лучше потеряла брошку еще тысячу раз, чем подвергла меня опасности, и тому подобное, весьма приятное слуху из таких уст. Сам я пребывал в приподнятом настроении. Мне удалось переправить обеих женщин без неприятностей, а море пока еще не представляло угрозы хорошему пловцу. Я нырнул со скалы и легко достиг дна всего в десяти — двенадцати футах; совсем скоро я увидел проблеск золота. Когда я всплыл и вернулся к скале, женщины втянули меня на нее совместными усилиями.