– Слушай, – Коля оторвался от неё и добавил: – Мне тут Димка сказал, шо мы неправильно целуемся.
– Почему?
– Когда целуешься, надо, чтобы язык заходил в рот другому. Понимаешь?
– Нет. Это как?
– Давай попробуем?
Быстро обернувшись, и убедившись, что на улице – такая же беспросветная тьма и тишина, что окна во всех домах давно потушены, они снова обнялись.
Настя не очень понимала, чего от неё требуется, поэтому передала инициативу мальчику. Некоторое время она позволяла себя целовать “по-новому”, но этот вариант ей совсем не понравился! Показалось, что в таком виде поцелуя есть что-то пошлое, вульгарное, убивающее всю остроту момента.
– Ну, как? – спросил Коля.
– Мне… не очень, – призналась Настя. – Давай как раньше.
Он не стал спорить. И они ещё долго обнимались и целовались. Все было нежно, трепетно и без лишних вольностей
В тот вечер Настя поняла, что влюбилась окончательно, и что с этого дня у неё появился мальчик.
Спустя три лета Коля добился от неё полной взаимности.
Глава 6. 1996. 0сень.
Беда
– Ты знаешь, что Коля попал в больницу? – дядя Витя сидел на маленькой кухне в квартире Насти.
Они недавно с тётей Олей вернулись на Урал, и привезли с Крыма свежие новости.
Настя, только что переодевшаяся после школы, с удивлением замерла у входа в кухню.
– Нет. Что случилось?
– Тебе подружки ничего не написали?
Настя отрицательно мотнула головой. Где-то внутри нарастала тревога, так как глаза дяди были тревожны и не улыбчивы.
– Его в Москву увезли. Всё очень серьезно.
– В Москву? – эхом повторила Настя.
Мир завертелся сразу с головокружительной скоростью. Она знала, что Москва от Крыма – очень далеко, что она – столица Родины. Но почему – в Москву? Почему не в крымские больницы? Даже не в негласную столицу Крыма – Симферополь? Что такое случилось с Колей, что его понадобилось отправлять в главный город страны?
Ощущение надвигающейся катастрофы усиливалось. Настя рухнула на табурет, и огромными, умоляющими глазами взглянула на дядю:
– Что с ним?
Дядя назвал болезнь. Слово было совершенно незнакомое, непривычное слуху, но для Насти оно прозвучало, как настоящий приговор.
– Я не понимаю, – жалобно произнесла она.
– Он пришел ко мне зубы лечить. Я ему один зуб удалил, и заметил, что кровотечение не останавливается. Три дня остановить не могли. Я его на обследование отправил… Его почти сразу же в Москву отправили.
Огромные Настины глазищи продолжали сверлить дядю. Сразу же в Москву? Мальчика из небольшого Крымского села? Да что же с ним такое, если потребовалась срочная госпитализация в столицу? Разве так бывает?
Дядя Витя пустился в долгие пространные рассуждения по поводу случившегося, но Настя почти не слышала его.
У нее звенело в ушах от закладывающей уши тишины. Неужели её Коля может… умереть?
Она никогда не сталкивалась со смертью. Когда умирали родственники, Настю на похороны не брали. Она боялась смерти, как неотвратимого ужаса.
В жизни ей всегда хотелось сбежать куда-нибудь подальше, если только она видела похоронную процессию. Она ненавидела всем сердцем похоронную музыку, которую довольно часто на улицах исполнял духовой оркестр.. Тогда она убегала в другую комнату, закрывалась там, включала телевизор на полную громкость, лишь бы не слышать надрывных, рвущих сердце звуков, напоминающих, что в чью-то жизнь пришла непоправимая боль утраты.
“Нет, только не Коля!” – шептала она в отчаянии, закрывшись в своей комнате.
– Настя, ты в баню с нами пойдешь? – поинтересовалась мама, заглядывая в двери комнаты.
Вопрос был дежурный и лишний. Дома все знали,что в субботу, когда все идут в баню, Настя останется дома, чтобы писать свои повести. Это был для нее тот вечер, когда она была предоставлена самой себе. Покушаться на свободу и независимость Насти вечером в субботу было нельзя.
– Нет, я останусь дома, – буркнула Настя.
Мама не спорила.
Молитва
Тихо тикали заводные часы на подоконнике.
Настя лежала на своей постели у окна. Её трясло и лихорадило от кошмарных, липких мыслей и осознания собственной вины.
Ей казалось, что это она накликала на Колю, здорового и веселого мальчика беду. Дядя ей пытался объяснить, что болезнь, подкравшись к Коле, не заразная, а связана с генетикой, но Настя не понимала.
“Хочу шо бы ты сдох!” – произнесенная четыре года назад злая фраза била ей в уши барабанной дробью.
“Нет, я не хотела, не хотела никогда, чтобы Коля умирал!” – шептала она.
Её трясло, слезы закипали в глазах, и она не знала, как их остановить.
Может, она зря не пошла с семьей в баню. Дело в том, что те ходили к маминому брату. Вместе с ним жила вторая Настина бабушка. Она была глубоко верующей, и ее маленькая комнатка с большим иконостасом, всегда пахла ладаном и восковыми свечами.
Настя была крещеная, не верила в Бога, так как точно знала, что его придумали попы, чтобы забивать людям головы. Крестилась она потому, что однажды этого захотела бабушка, и специально приглашала в дом батюшку, чтобы тот окрестил и детвору, и всех некрещеных родственников. Крещение состоялось давно, и Настя считала этот момент постыдным фактом своей пионерской биографии.
Чтобы как-то выразить протест, она отчаянно спорила с бабушкой о том, что никакого Бога нет. Та сердилась на неё:
– Если не знаешь ничего, то и не говори!
– Почему я не должна говорить? Нет никаких доказательств, что Бог – есть, его никто не видел! – парировала Настя.
Впрочем, они никогда не ссорились. Настя была любимой внучкой, и бабушка умела прощать ей детский атеизм.
И всё же кое-что про Бога Настя знала из Библии. Дело в том, что Настя обожала читать. Когда читать было нечего, хватала все то, что под руку попадется. Именно поэтому она прочла и Библию. Не из религиозных побуждений, просто как набор занятных, и, несомненно, выдуманных историй в жизни в далеком прошлом.
Тем не менее, влияние бабушки Тони все-таки на Настю имело какое-то значение. Она знала некоторых святых заступников, о том, что существует такое понятие, как молитва, и как правильно осенять себя крестным знамением.
А ещё именно бабушка Тоня заложила в русую головку Насти понятие нравственности, повествующее о том, что проклятие – это очень плохо.
Настя рыдала на полу, прокручивая в голове тот злополучный день с дракой, когда у неё вырвались жестокие, страшные слова по поводу Коли. Ей казалось, что слова превратились в острый нож, который она бросила в мальчика, и тот достиг цели. Случилось это не тогда, когда она в запальчивости это произнесла, а тогда, когда значимее него у неё просто никого не было.
– Нет, Господи, нет, я не хотела убить Колю!
Настя не знала, почему она, уткнув мокрое лицо в ворс ковра, неизвестно почему стала призывать Бога. Наверное потому, что больше некому было рассказать об изматывающей боли, о тяжелых слезах и чудовищного чувства вины.
Когда речь идет о жизни и смерти, атеизма быть не может.
В комнате было тихо. Настю всё больше и больше трясло.
Она не умела молиться правильно, она не знала, как это делается. Как она может призывать на помощь Бога, если каждый раз, встречая Бабушку, утверждает, что никакого Бога нет.
Нужен был кто-то немного попроще, чем Бог, и кого она еще ни разу не обижала злыми словами.
“У каждого человека есть его святой покровитель! – вспомнила она слова бабы Тони. – Он за человека заступается перед Богом. А кто покровитель у Коли? Конечно же, Николай Чудотворец! Бабушка говорила, что после Богородицы тот ближе всех к Богу!”