– Расскажи мне о нем, матушка…
– Должно быть, ты и сам слышал об этом изумительном сооружении. Думаю, что в сотне свитков описан и его мрамор, и его неповторимая красота, а также и его предназначение. Это раоза, сиречь гробница жены великого Шах-Джахана, прекрасной Арджуманд. Она была дочерью министра Джангира и более известна под титулами Мумтаз-Махал, то есть «Избранница Дворца», или Тадж-Махал – «Венец Дворца». История проста: самый могущественный из Великих Моголов, Шах-Джахан, любил свою супругу, дня не мог прожить без нее. И потому решил выстроить великолепную раозу, дабы восславить свою жену и установить неповторимый памятник на ее могиле. Мумтаз-Махал умерла при рождении четырнадцатого ребенка. Опечаленный Шах-Джахан пожелал возвеличить память о ней и выстроил прекрасный белостенный мавзолей. Мечтал он, что потом, когда и ему самому уже будут видны берега Реки вечности, благодарные сыновья выстроят рядом и его раозу, абсолютно черную… Увы, мечтам этим так и не удалось сбыться. Хотя, говорят, если солнце садится в облака, виден этот самый, второй мавзолей, именно такой, как и мечталось последнему Великому Моголу, – непроницаемо черная копия белоснежного…
Марджана умолкла. Глаза ее были устремлены вдаль. Гарун же, завороженный прекрасной легендой, не видел ничего вокруг, ибо перед его взором уже вставали белые стены, отражаясь в воде… Темно-серые облака окутали горизонт, в них уже почти исчезло безжалостное дневное светило, а по другую сторону реки вознеслись ввысь черные стены двойника белого сооружения…
«Аллах всесильный, сколь это прекрасно! Должно быть, лишь немногим дано узреть сие поистине сказочное зрелище…»
И тут Гарун, уже поверивший в существование двух зданий-близнецов, очнулся. Ибо о втором Мумтаз-Махале молчали и летописи, и дневники путешественников…
– Матушка, но второй же мавзолей так и не был сооружен…
– О да, мой друг. Это так. Летописи молчат. Но отчего же его видят те, чье сердце не успело зачерстветь?
Вот так в руки Гаруна, будущего великого халифа, легла легенда. Та самая, что изменила весь ход его жизни, превратив будущее юноши из предсказуемого в поистине сказочное.
Гарун рос вполне здравомыслящим юношей. Он не верил в сказки, не боялся появления чудовищ, ибо знал, что не бывает под рукой Аллаха всемилостивого и милосердного ничего подобного. Однако эта история, с виду такая простая и в то же время столь же чарующая, поколебала здравомыслие наследника.
– Его нет, однако его видят… Почему?
Этот вопрос оставался без ответа. И тогда Гарун решил, что если уж он собрался в странствие за легендами, то почему бы не отправиться сначала туда, в жаркое сердце страны Хинд, чтобы самому убедиться в том, что рядом с белым Тадж-Махалом, памятником великой любви, не стоит его черный собрат.
– Увы, мальчик, это мало похоже на легенду, – вынужден был согласиться первый советник дивана, к которому обратился Гарун. – Однако история все же таит в себе некую загадку. И, думаю, разгадка сделает честь любому…
– Да будет так!
Тем же вечером Гарун отдал необходимые распоряжения. И вот наконец экспедиция покинула городские стены, дабы проверить, сколь правдива легенда.
Дневные переходы сменялись ночными привалами. Дни складывались в недели, сухая жара пустыни переходила во влажную жару тропиков. Изнывали неутомимые верблюды, томились люди. Не унывал лишь Гарун. Его гнало вперед любопытство. Однако путь все продолжался, а до великого Дели было по-прежнему далеко.
– Должно быть, мы заплутали, – сказал как-то вечером Умар, сподвижник Гаруна. Чуть старше наследника престола и намного тучнее его, был Умар невысок ростом и мнил себя подлинным мудрецом. Насколько он умен, Гарун толком не знал, но ведал, что Умар воистину сказочно хитер, умеет найти выход в любой ситуации и дорогу к сердцу любого.
Одним словом, Умар был законченным пройдохой и потому более многих иных подходил на роль будущего визиря.
– Ох, Умар, но как же мы могли заплутать на дороге, которая изъезжена, исхожена и описана путешественниками тысячи раз?
Умар только пожимал плечами. И в самом деле, дорога была более чем исхожена и стократно описана. Стены Дели должны были еще третьего дня появиться на горизонте, однако вокруг расстилались рыжие, пропыленные долины, перемежаемые темными кущами манговых деревьев вокруг храмов, да виднелись изредка крошечные глиняные кубики деревенских домов.