— Солянка, — сразу выбрал Колчин.
— На второе — гуляш. Есть шампанское.
— Гуляш, — подтвердил он. — А от шампанского, пожалуй, воздержусь.
— Как знаете. — Она не стала уговаривать.
«И одна бутылка шампанского может перевернуть мир!» — вдруг вспомнил Колчин загадочные слова Решетова, чувствуя, что разгадка где-то совсем близко.
Мимо продефилировала другая официантка, и Колчин сразу понял, что это Гладкова. Майор посмотрел в окно. День быстро угасал. В домах наплывавшего города зажигались огни.
В Серпухове Колчин попросил лимонаду. Клавочка недовольно поджала губы.
— Вас что-то не устраивает? — спросил Колчин.
— Да, — сказала она, — потому что мы закрываемся.
— Тогда обойдусь без лимонада, — не стал настаивать майор и, уже рассчитавшись, громким голосом попросил книгу жалоб и предложений.
— Я вас плохо обслужила? — обиделась Клавочка.
— Наоборот, я хочу написать благодарность, — заверил ее майор.
Она не поверила.
— Зачем вам книга? — Бессонова незамедлительно подплыла к столику, за которым сидел Колчин. — В чем дело, товарищ? — учтиво переспросила она.
Колчин объяснил.
— В таком случае, пожалуйста. Сейчас принесу, — любезно улыбнулась заведующая производством.
Колчин неторопливо открыл толстый журнал: а что, если Решетов и здесь оставил свой след?
Но его ждало разочарование. В новой книге была всего одна запись, датированная январем.
— Мы в самом деле закрываемся, товарищ, — мягко сказала Бессонова, видя, что Колчин не собирается уходить.
— Садитесь рядом, Надежда Львовна, — предложил майор.
Она удивленно вскинула тонкие брови.
— Не понимаю…
Колчин представился. Теперь он был единственным посетителем в ресторане, и можно было приступить к делу, которое его интересовало.
— Разрешите ваше удостоверение? — попросил подошедший Хромов.
— Пожалуйста, Константин Андреевич, — ответил Колчин. — Кстати, вам большой привет от нашего общего знакомого — старшего лейтенанта Ульянова.
Директор ресторана расцвел:
— Что же вы сразу не сказали?
— Начнем с официанток, — предложил Хромов. — Клавочка, подойди сюда.
Колчин протянул ей фотографию Решетова.
— Не помните ли вы этого человека?
— Нет, что вы!
Другая официантка сразу полезла в карман за очками.
— А вот я помню, — сказала она, вглядываясь в снимок. — На прошлой неделе мы ехали из Кисловодска скорым поездом номер четыре. В Минеральных Водах села компания и заняла столик до Армавира…
— Не торопитесь, Мария Владимировна, — попросил Колчин. — Я ведь предупреждал, что дело было в конце сентября.
— Да, конечно, — смешалась она. — В сентябре… Это каким же поездом мы тогда ехали?
— Сорок восьмым, — подсказал Колчин. — А этот человек сел в Курске и ехал до Москвы.
— Мы открыли ресторан в Орле, — стал вспоминать Хромов, — в девять часов утра.
— А закрыли, как всегда, в Серпухове, — подсказала заведующая производством.
— То есть около четырнадцати, — подхватил Хромов.
— И всего-то пять часов, которые меня интересуют, — настаивал Колчин. — Ну пожалуйста, напрягите память.
Фотография Решетова опять пошла по рукам.
— Не помню, — призналась Клавочка.
— Не помню, — развела руками Мария Владимировна.
— Не помню, — виновато сказал директор ресторана.
— Постойте, — задержала снимок Бессонова. — Хотя нет… Извините, товарищ, но мы вряд ли сможем помочь.
— Очень жаль, — сказал Колчин, не скрывая своего разочарования.
— Давайте, девочки, проверим, что у нас осталось, — деловитым тоном произнесла заведующая производством.
— Почему-то яблоки не пошли, — сказала Клавочка.
— Яблоки! — воскликнул Колчин, испытывая острое волнение. — Он должен был что-то говорить про яблоки.
— Минуточку, — оживилась Бессонова. — Был случай… Вы обслуживали, Мария Владимировна.
— Да, что-то припоминаю.
— Однажды одного нашего клиента не устроила антоновка. Помните?
— Да, было что-то такое.
— Ну как же, он у вас еще потребовал дилишес?
— Может быть.
— А когда я подошла выяснять, в чем дело, стал перечислять такие сорта яблок, о которых я и понятия не имела. Постойте-ка! — прервала она себя. — Сейчас загляну в записную книжку… Ну вот, конечно: «кандиль-синап», «старкинг», «пярнус», «гольден грайма», «розмарин белый»… Он сидел с женщиной и, по-моему, хотел больше поразить ее воображение, чем мое.