Когда училась в третьем классе, снова пришла мать.
На этот раз она была не одна, а с худенькой девочкой лет двенадцати, с длинными, тонкими ножками, как у кузнечика.
— Это твоя сестренка, Ириша, — сказала мать.
— Меня зовут Валя, — представилась девочка-кузнечик. — А я и не знала, что ты есть.
Ирина молчала насупившись.
— Ну чего ты? — спросила женщина, как и в тот раз, наклоняясь к ней. Опять запахло табаком, ударило водочным перегаром. Девочка отстранилась, заслоняясь рукой.
— Чего побледнела? — спросила мать. В ее голосе прозвучала неуверенность…
Опять больничная палата. Девочка медленно выходила из транса.
«Что у меня за мать? Почему я в детдоме, а Валя с ней? Когда-то я, возможно, жила с ними. Пожар… Теперь я знаю, что он был. А больше ничего не помню. И Валю тоже. Где мой отец? Кто он?.. Наверное, мы жили вместе. Потом — пожар!..»
В детский дом она вернулась замкнутой, повзрослевшей. Мать больше не приходила. А спустя некоторое время в детском доме с вещами появилась Валя.
— Здравствуй, — сказала она Ирине. — Ну вот мы и вместе.
— Хорошо, — безразличным тоном ответила младшая сестра.
Валя вдруг зарыдала, уткнувшись носом в подушку.
— Ты чего? — растерялась Ирина и неожиданно для себя прильнула к ней.
— Если бы ты только видела!.. — сквозь слезы причитала Валя. — Вытащили женщину из-под колес. «Старая пьяница, — сказал кто-то. — Все знали, что она плохо кончит». Подошла я ближе. Мама… Мамочка!..
Валя была старше на два года. Когда оправилась от потрясения, стала рассказывать про свою жизнь с матерью.
Пожар, оказывается, действительно был. Мать часто вспоминала о нем: «Если бы не пожар!» Еще она говорила: «Все к черту сгорело!»
Вале тогда было пять лет.
После пожара они переехали в общежитие техникума, где мать работала уборщицей. Жили в маленькой комнатушке под самой крышей. Если кто-нибудь приходил, Валю выпроваживали на улицу. Ложилась она поздно, не высыпалась. Училась плохо.
Мать почти всегда была пьяна. Протрезвлялась редко. И тогда жалела Валю, неумело, робко ласкала ее. В эти минуты Валя прощала ей все. Мать плакала, жаловалась на свою судьбу, обещала больше не пить. Но все повторялось сначала.
А недавно был суд. Мать сидела на скамье подсудимых. Она отвечала на вопросы судьи, и Валя понимала, что решалась ее судьба.
— А вы подумали о дочери, которая видела, какую разгульную жизнь вы вели?
— Что она понимает в таком возрасте?
— Наверное, девочка никогда не чувствовала материнской теплоты. Посмотрите, какой болезненный у нее вид, как она плохо одета.
— При чем тут одежда? Сама не в шелках хожу!
— Пить надо меньше.
— Это уж мое дело.
— Ошибаетесь. Это — дело общественное. И еще, ведь у вас есть другой ребенок, в детском доме. Бывает, конечно, так: матери одной трудно, отдает она ребенка на попечение государства. Но ведь пишет, мучается, думает о ребенке, навещает, живет мыслями при первой же возможности забрать его домой. А вы?..
Когда вышли из здания суда, мать сказала Валентине:
— Ну вот… Лишили, значит, меня родительских прав. А тебя отдадут в детский дом.
Наутро мать допила начатую вечером бутылку.
— Слушай, — сказала она, силясь, чтобы ее слова дошли до Валентины. — Вот название улицы и номер дома. Живет там еще одна твоя сестренка, старшая — понимаешь?.. Катей зовут. Держались бы вы все вместе… А моя жизнь кончена.
И ушла из дома. В тот же день ее вытащили из-под колес автобуса.
Валя оказалась трудным подростком — была упря мой и дерзкой. Воспитатели с ней мучились, девочки ее боялись.
Их было много в детском доме. Одни только девочки.
Валя добывала где-то сигареты и тайком курила.
— Смотри, — говорили ей подружки, — отправят тебя в воспитательную колонию.
— А не все ли равно, где жить? — бравировала она.
Но Ирина к ней привязалась, жалела. Пыталась образумить.
— Что ты, дурочка, понимаешь? — насмешливо отвечала Валя.
Потом она стала перелезать через дувал, отгораживающий детский дом, и подолгу пропадала.
Шел уже третий год ее жизни в детском доме. С наступлением лета должны были перевести в ПТУ. Она тогда с грехом пополам заканчивала восьмой класс. Ирина была в седьмом. Но если она казалась еще совсем ребенком, то Валя выглядела старше своих неполных шестнадцати лет. Во всем ее облике было что-то вызывающее, вульгарное.
Однажды она вдруг вспомнила о старшей сестре, о существовании которой и не знала до последнего дня жизни матери.