– Хорошо, – согласился я, – все будет сделано, как вы сказали. Я заново наполню свой мозг делом мистера Вайса и его пациента, а дело Блэкмора пущу на самотек.
– В этом нет необходимости. У вас впереди целый день. Уделив кеннингтонскому делу час глубокого анализа, вы поймете, каким должен быть ваш следующий шаг, а затем вы могли бы посвятить себя изучению завещанию Джеффри Блэкмора.
С этим последним советом Торндайк собрал свои рабочие бумаги и, положив их в сумку, удалился, оставив меня предаваться размышлениям.
Глава XIII. Заявление Сэмюэля Уилкинса
Как только я остался один, то приступил к расследованию с отчаянной надеждой обнаружить что-нибудь поразительное и неожиданное. Я открыл ящик стола и, достав оттуда тростниковые палочки и разбитые остатки очков, положил их на стол. Очки так и не были отремонтированы, так как в этом, видимо, не было необходимости. Обломки, лежавшие передо мной в том виде, в каком мы их нашли, очевидно, дали Торндайку необходимую информацию, и ему удалось найти связь между этими предметами и мистером Грейвсом.
Это должно было обнадеживать. Но почему-то этого не происходило. То, что было возможно для Торндайка, теоретически было возможно для меня или для любого другого. Но только в теории. Мозг Торндайка не был обычным мозгом. Факты, связь между которыми его ум улавливал мгновенно, оставались для других людей не связанными и не имеющими смысла. Его способность к наблюдению и быстрым умозаключениям была почти невероятной, как я снова и снова замечал с не иссякающим восхищением. Казалось, он воспринимал все с первого взгляда и в одно мгновение понимал значение всего, что видел.
Вот пример. Я сам видел то же, что и Торндайк, и даже гораздо больше, поскольку был непосредственным свидетелем событий в доме мистера Вайса, и наблюдал за действиями преступников, тогда как Торндайк никогда не видел ни одного из них. Та горстка мусора, которую мы извлекли из-под решетки, не говорила мне ровным счетом ничего, и я бы, ни секунды не колеблясь, забросил бы её обратно. В тумане тайны я не увидел ни проблеска света, ни даже намека на то, в каком направлении следует искать просветления. И все же Торндайк каким-то непостижимым образом сумел собрать воедино сведения, которые я, возможно, даже не замечал. Причем Торндайк за несколько дней значительно сузил поле расследования.
От этих размышлений я вернулся к предметам на столе. Очки не были для меня столь глубокой загадкой. Они могли бы помочь в опознании, это я понимал достаточно ясно. Не готовые очки, случайно подобранные в магазине, а очки, изготовленные профессиональным оптиком для коррекции определенного дефекта зрения и для конкретного лица. И такие очки были передо мной. Конструкция оправы была оригинальной. Цилиндрическая линза была вырезана и отшлифована по специальной формуле, расстояние между центрами тщательно выверено. Следовательно, эти очки были изготовлены по индивидуальному заказу. Но было очевидно, что невозможно опросить всех мастеров по изготовлению очков в Европе, так как очки не обязательно были сделаны в Англии. Очки могли служить доказательством, но не отправной точкой расследования.
От очков я перешел к обломкам тростника. Именно они дали Торндайку нить в расследовании. Может быть, и мне помогут найти подсказку? Я смотрел на них и гадал, какую тайну они скрывают. На маленьком фрагменте красной этикетки была тонкая темно-коричневая или черная кайма, украшенная греческим меандровым узором, на ней я обнаружил пару крошечных блесток, похожих на пыль от сусального золочения. Но из этого я ничего не узнал. Короткая тростниковая палочка была выдолблена, чтобы надевать ее на длинную. Очевидно, она служила защитной крышкой. Но что она защищала? Предположительно, какое-то острие или край. Может быть, это карманный нож? Нет, для рукоятки ножа материал был слишком хрупким. По той же причине это не могло быть иглой для гравировки, и это не был хирургический инструмент. По крайней мере, он не был похож ни на один из них.