– А бутылка?
– На его лице не было разбитого стекла, насколько я мог видеть.
– Трудная работа, трудная. Для тех, кто разбивает бутылки шампанского при спуске военных кораблей на воду. Им, наверное, очень трудно.
– Может, еще отыщется что-нибудь, Морс.
– Когда можете прислать мне доклад?
– Не этим вечером.
– Вероятно, было много крови?
– Достаточно. Несмотря на то, что не было сильных брызг.
– Не очень уместно было расспрашивать гостей, видел ли кто-то разгуливающих с пятнами крови на праздничной одежде?
– А что, если это была жена, Морс? С кровью на элегантном корсаже?
– Возможно все, полагаю.
Врач покачал недоверчиво головой и посмотрел на огонь: – Несчастный человек… Вы когда-нибудь думаете о смерти? Mors, mortis[8] – женского рода, помните?
– Неужели думаете, что я могу забыть подобное слово? Оно почти как мое имя…
Врач усмехнулся этой констатации и осушил свой бокал.
–Давайте допьем бутылку, Морс. А после вернемся и снова осмотрим место преступления.
– Уже без тела?
– А вам вроде очень не нравится вид крови?
– Нет. Не надо было мне идти в полицию.
– Кровь всегда меня возбуждала – еще подростком.
– Но это ненормально!
– Почему это? – спросил врач, взяв еще два бокала. – А вас что возбуждает?
– На прошлой неделе меня о том же спросили в «Оксфорд таймс», Макс. Трудно это, знаете ли, когда вам задают подобные вопросы просто так.
– А что вы ответили?
– Сказал им, что меня всегда возбуждало слово «расстегивать».
– Умно.
– Не особенно. Это из одного стихотворения Ларкина[9]. Мы, в сущности, очень мало знаем о прелестях жизни…
Но врач, очевидно, его не слышал, так как уже стоял возле бара и нетерпеливо постукивал пустым бокалом по стойке.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Среда, 1го января, ночь
Под надзором врача санитары с замерзшими носами, наконец, отвезли прикрытый белым покрывалом труп в морг на Олд-Редклиф – это было в 23:30, и Льюис порадовался, что предварительная работа закончена. Двое мужчин, снимавших отпечатки, уехали сразу после одиннадцати, а десятью минутами позже двинулся и молодой фотограф. Сам врач уехал на своем черном «форде» без четверти двенадцать. Отель выглядел странно притихшим, когда Льюис проследовал за Морсом по слякотному и почерневшему снегу в комнату, называемую Пристройкой 3. Оба были в ней во второй раз за этот вечер, но теперь пытались глубже вникнуть в ситуацию.
Непосредственно слева в просторной комнате (около шесть на четыре с половиной метра) находился встроенный гардероб цвета белого дерева, в котором висели девять пластмассовых вешалок. Возле него была тумбочка, ящички которой (как мы уже видели) были совершенно пусты, а на ней лежала рекламная брошюра отеля и карточка, на которой от руки было написано: «Добро пожаловать – Ваша комната приготовлена горничной Мэнди»; в углу стоял цветной телевизор, а между ним и тумбочкой – этажерка высотой с метр, на ней поднос с печеньем в упаковке, две чашки с блюдцами, пакетики несс-кафе, чая, сахара и маленькие тюбики с молоком. У противоположной стены стоял длинный радиатор высотой точно до такого же длинного трехстворчатого окна. Средняя его часть была закрыта, а две других открыты наружу, так что темно-зеленые шторы были опущены только наполовину. Повсюду у окна был рассыпан порошок для снятия отпечатков, а некоторые места были обведены черным фломастером – как вероятные источники информации.
– Может быть, – сказал Морс, – предпримем первые положительные шаги в данном деле, а Льюис? Давайте закроем эти проклятые окна! И включим радиатор!
– Вас не беспокоят отпечатки, сэр?
– Едва ли они нам помогут при аресте убийцы, если окажемся в отделении интенсивной терапии с пневмонией.
(В этот момент Льюис почувствовал себя несомненно счастливым.)
Кровати-близнецы занимали в комнате большую часть площади, их изголовья опирались на правую стену. В длинной рамке из бежевой пластмассы находились кнопки для включения телевизора, радио громкоговорителя, ламп, а также звонка: и все это сопровождалось инструкциями, напугавшими Льюиса полной неразборчивостью. На маленьком столике у кроватей находился телефон с кнопками, на полочке под ним – Библия, как будто специально положенная ангелами-хранителями. Стены и потолок были окрашены в бледно-зеленый цвет, а пол целиком покрыт ковром в серо-зеленых квадратах.