Тихие стоны прервали размышления Морозова. Он поспешил в аппаратную.
Больной лежал, широко раскинув руки, голова его была запрокинута так, что клин бороды торчал почти вертикально. В горле его клокотало, руки судорожно вздрагивали.
Временами незнакомец затихал, потом начинал метаться, делал попытки встать, сбросить тулуп. На короткий срок успокаиваясь, он что-то бормотал, внимательно глядя на Морозова.
Во время одной из попыток встать с лавки незнакомец вынул из-за пазухи какие-то бумаги, стал размахивать ими и, видимо, не сознавая, что делает, бросил в угол комнаты.
Морозов подобрал разлетевшиеся листки, надеясь с их помощью установить личность незнакомца. Но клочки газет, страницы какого-то журнала, пожелтевшие письма с поклонами ничего не прояснили.
Несколько успокоившись, больной с большим трудом извлек из кармана какой-то небольшой предмет и внимательно посмотрел на Морозова.
Метеоролог подошел к лавке, но у незнакомца опять начался приступ. Вынутый из кармана предмет - трубочка из бересты - стукнул об пол, а больной потерял сознание. Морозов машинально сунул трубочку в карман и схватил за руки бившегося в припадке незнакомца.
Только на рассвете тот утих и, кажется, заснул.
Морозов приткнулся около верстака и тоже задремал.
…К утру метель отбушевала. Ветер угнал тучи к Ильменским горам. Порозовели далекие вершины, засинели между ними долины. Где-то далеко, стряхнув с себя снег, на опушку леса вышла стройная, тонконогая сайга. Она настораживает уши и прислушивается, не завоет ли снова ветер. Но ветер уже стих; он вихрит поземок на Ильменских горах. Опустив хвосты и приседая на задние лапы, трусят легкой рысцой по трущобнику отощавшие волки. Ворочает кустарник не засевший с осени в берлогу медведь, и ведет ровную строчку следов лесная мышь…
После метели обитатели тайги принимаются за поиски пищи…
- Ох, и красота же! - выйдя на крыльцо, крикнул Сергей.
Затопив очаг и поставив на плиту чайник, зимовщики пошли разгребать снег. Морозов остался с больным, который теперь был в сознании, но, почти не переставая, тихо стонал. Сквозь стон он повторял по нескольку раз одни и те же слова, должно быть, сознавая, что слушатель его не понимает. Из бессвязной речи больного Морозову все же удалось разобрать, что человека зовут Петром Антиповым, что жил он на Кусинском заводе, но оттуда ушел в Таганайские горы, где был до зимы. В горах он работал; но, что у него была за работа, Морозов не понял. Рано наступившие холода застали Антипова врасплох. Запасы провизии уничтожили мыши. Он был обречен на смерть. Решение уйти с Таганаев им было принято слишком поздно; оставшиеся несколько сухарей могли поддержать в нем жизнь в течение пяти-шести дней, а сильные морозы сокращали и этот небольшой срок. Короче говоря, последней надеждой Антипова была сравнительно недалеко расположенная метеорологическая станция, куда он и направился за сутки до наступления метели. Ночью, когда ветер взрывал снежные сугробы, он вышел к перевалу и увидел освещенные окна. Путник побрел к станции, но, не дойдя до нее, обессилев, упал.
Антипов сильно поморозился. Ему нужна была помощь врача: могла начаться гангрена.
После завтрака Сергей принялся мастерить из пары лыж санки. Через час подобие нарт было готово.
Широко расставленные полозья придавали санкам устойчивость, поперечины из березы, связанные сыромятными ремнями,- прочность, а фанерная спинка позволяла больному, для которого предназначались эти нарты, занять удобное, полулежачее положение. Антипова укутали в тулуп и, положив на нарты, привязали к ним ремнями.
В полдень Морозов и Сергей покинули станцию и через час вышли на Златоустовский склон. Сергей тащил нарты, а Морозов прокладывал лыжню.
Когда по снегу легли длинные синеватые тени деревьев и в морозной дымке потонула громада Таганая, из-за поворота показались первые дома Златоустовского завода.
…В больнице на вопросы Морозова доктор отвечал уклончиво и неопределенно:
- Больной долго голодал, и его организм почти не мог сопротивляться морозу… Хорошо, что вы его привезли ко мне.
- А как руки? - спросил Морозов.
- Прихвачены основательно.
Поздно вечером Морозов и Сергей вышли из больницы. Сергей пошел к знакомым отдохнуть, чтобы завтра утром идти на станцию, а Морозов свернул к гостинице. Ему предстояла охота за изотермами на Ильменских горах.
Глава II
КРАСНЫЙ САМОЦВЕТ
Отшумели метели, прекратились обильные снегопады, мороз разжал свои ледяные объятия - кончилась долгая уральская зима.
Уже по талому насту закончил Морозов последние замеры температуры в районе озера Увильды и на склонах горы Меншангуш. Его последние наблюдения, наконец, завершили цикл исследований микроклимата Южного Урала. Последнее «белое пятно» было уничтожено, и сеть изотерм покрыла карту «нацело», как выражаются метеорологи.
Однако окончание полевых работ не радовало Морозова: предстояла спокойная работа по обработке материалов наблюдений. Обработка материалов - скучнейшее, по его мнению, занятие. Изотермы интересны там, в горах, где их капризный зигзаг еще неизвестен, а пойманные термометром и нанесенные на план, они теряют интерес…
Два дня Морозов бродил по городу, «раскачиваясь» для работы.
Морозов имел привычку подробно записывать свои наблюдения. Так как его записные книжки не могли вместить нескончаемых цифр, то второстепенные мелкие заметки он делал на клочках бумаги и рассовывал их по карманам.
Теперь, приступая к работе, Морозов доставал из своих объемистых карманов обрывки бумаги и аккуратно раскладывал юс на столе. Последним в этой своеобразной коллекции был небольшой сверток, по внешнему виду напоминающий футляр полевого термометра.
«Откуда это?» - спрашивал себя Морозов.
Он развернул шнурок, которым был обернут сверток, и стал разматывать уже сильно истлевшую материю. Пришлось размотать не меньше полуаршина этой материи, прежде чем в руках Морозова осталась берестяная трубочка, заткнутая с одного конца деревянной пробкой.
Береста!.. В памяти Морозова промелькнули лапчатые темные ели, Таганайский перевал… метель и померзший человек. Это он дал ему сверток.
Морозов открыл пробку, и из трубки на стол выпал сложенный гармошкой пожелтевший лист бумаги. На листе было что-то написано синими чернилами. Каллиграфически выведенные мелкие строчки почти стерлись, но по их расположению Морозов определил, что это - какое-то прошение.
«…Кусинский завод… 1911 года… начальнику…
Нижайше прошу Вас не…»
Ничего интересного. Метеоролог уже хотел бросить листок в кучу накопившегося бумажного хлама, но совершенно случайно обратил внимание на другую сторону бумаги. Его опытный глаз сразу схватил характерные линии схематического плана.
Разгладив бумагу, он начал внимательно рассматривать изображенное химическим карандашом.
Берестяная трубочка была ненадежным футляром, она пропускала влагу и плесень - рисунок был сильно попорчен. Кроме того, составитель плана был, очевидно, человеком, совершенно не знакомым с картографией.
- Уж не Антипов ли это составил? - спросил себя Морозов.
Желание узнать о приключениях незнакомца заставило метеоролога заняться расшифровкой плана.
Морозов, привыкший работать не только с печатными картами, но и со схемами топографов, иногда сильно запутанными, на этот раз попал в тупик: на бумаге не было ни одного правильно изображенного топографического знака, хотя это был, несомненно, план - на нем должны были быть и дороги, и реки, и лес.
Морозов задумался:
«Во-первых, что это за широкая линия, тянувшаяся в меридиональном направлении? Это или река, или дорога. Слева к ней присоединяется двойная линия, не такая жирная, но более извилистая. Их пересекает еще одна линия. Вот это, пожалуй, дорога, а те, должно быть, речки или ручьи. Но ниже изображено что-то, не увязывающееся с этими ручьями. Может быть, это - детали, отдельные участки района,- думает Морозов,- или просто составитель ввел какие-то условные обозначения».