– Кто вдолбил в тебя эти премудрости?
– Добрые люди!
Мухамед чувствовал себя довольным и даже счастливым оттого, что вдруг так вот просто разговаривает с бывшим своим хозяином.
– Кто они, эти люди?
– Хасан из Амузги и наш комиссар Умар из Адага.
– И это ты говоришь мне сейчас такое? Да не вы ли всего несколько дней назад забрасывали грязью этого Хасана из Амузги? – зло ухмыльнулся Исмаил.
– Да, мы! На свою беду, делали это по твоей указке, теперь вот стыда не оберемся.
– Поумнели, значит? Так, что ли?
– Выходит, так.
– А точнее?
– Поумнели, Исмаил. Очень даже поумнели. И тебе бы не мешало, пока не поздно…
Призадумался старик. В эту минуту он был похож на привыкшего к легким победам самоуверенного борца, который вдруг, встретившись лицом к лицу с дотоле неведомым противником, неожиданно потерял самообладание и готов сдаться без борьбы…
Исмаил постоял-постоял и, резко повернувшись, быстро пошел к дому. За ним последовали Умар из Адага и Сулейман, приказав часовым смениться и быть начеку.
– Похоже, что старик сдался, – шепнул на ухо Умару Сулейман. – Я думал, будет хвататься за оружие, но он…
– Надо решить, как быть с турками? – сказал Умар из Адага.
– С этим ты обратись к нему! Он будет польщен тем, что с ним считаются, и на сердце у него полегчает… – посоветовал Сулейман. – А это нам только на руку.
Умар из Адага так и поступил. И в самом деле, Исмаилу, успевшему уже согреть себя огненной водой, такое обращение пришлось по душе. Он и правда подумал, что вот они и с ним считаются.
– Видеть их не хочу, этих турок. Выведите за хутор, и пусть убираются на все четыре стороны! – сказал он.
Но Умар из Адага с этим не согласился.
– Мы отпустим их, а они вооружатся и пойдут на нас же. Не забывай, уважаемый Исмаил, что Хакки-паша стоит под стенами Порт-Петровска.
– Так что же с ними делать? Расстреляем, – вызовем еще больший гнев генерала.
Туман в голове Исмаила явно рассеивался.
– У меня есть предложение, – сказал Умар из Адага.
– Какое? – Исмаилу стал даже нравиться этот вроде бы мягкий, с хитринкой в глазах, горец.
– Разумнее всего под охраной нескольких наших людей препроводить их к границам Азербайджана и выдворить из Дагестана.
– А башка твоя варит. Разумное говоришь, – довольно улыбнулся Исмаил. – Одолели вы меня, дьяволы.
– Делить нам с тобой нечего…
– Победите, все мое состояние разделите?..
Больше всего его опять же заботила судьба неправедного своего богатства.
– И ты не пропадешь. Будешь жить, как все. Есть станешь то, что заработаешь.
– А как же эта грязь? И кто за больными будет следить? Ведь уж сколько лет я здесь живу. Как-никак кое-что понимаю в ее лечебных свойствах – кому она полезна, а кому нет…
– Вот и будешь этим заниматься.
– И на том спасибо! А что скажет Хасан из Амузги? Такое, что я с ним сотворил, человек человеку не прощает.
– В другое время он, может, и не простил бы. Но у него теперь заботы иные, заблудших в нашем народе не мало. Хасан из Амузги главным своим делом считает, как бы ему побольше людей наставить на путь истины. Люди нам сейчас очень нужны… А месть – это не для него.
– Клад он нашел? – не удержался, полюбопытствовал Исмаил.
– Найдет! – неопределенно ответил Умар из Ада-га. – Клад этот ценен и важен для всех нас.
– А вдруг ваш Хасан из Амузги отыщет его, присвоит себе и был таков? И останетесь вы, как говорят сирагинцы, со своим бесхвостым ослом? А?
– Этого не может быть! – усмехнулся Умар из Адага.
– Вы так ему верите?
– Только с верой друг к другу можно делать общее дело.
Итак, попытка генерала Хакки-паши выбить полковника Бичерахова из города, охраняемого кораблями, бронепоездом, аэропланами и пушками, не удалась. Слишком малы были силы, с которыми он двинулся на Петровск. А в пути поредели и эти малочисленные его отряды. Часть людей перешли на сторону большевиков и двинулись в Леваши, где находился штаб красных. Повел их Ибрахим-бей, который должен был вместе с отрядом Исмаила пойти на Петровск с юга и создать тем самым впечатление, что наступление идет по всему фронту.
Под натиском численно превосходящих сил противника генералу пришлось отступить по дороге в Темир-Хан-Шуру к аулу Атли-Буюн, а преследовать его и вести с ним изнурительные бои полковник Бичерахов не решился…
Это был уже не тот уверенный в себе наймит Бичерахов, который еще недавно писал своему брату в Баку: «Дагестан у меня в руках, в помощь терцам я послал отряд в тысячу пятьсот человек при четырех полевых пушках, двух тяжелых орудиях, при четырнадцати пулеметах, двух бронированных автомобилях с автомобильной колонной, с достаточным количеством снарядов и патронов… Полагаю, что в ближайшее время Кизляр нами будет взят. Затем на очереди Грозный, и оттуда…»
Обстановка в последние дни резко изменилась, не в пользу Бичерахова. Положение англичан в Баку, да и во всем Дагестане очень осложнилось. Словом, под чужеземцами горела земля. Никакие суровые меры, никакая расправа над горцами, в каждом из которых подозревали если не большевика, так абрека, ни турок, ни англичан не приводили к желаемым результатам. Обещать они ничего не обещали, давать ничего не давали, а обирать население – одинаково обирали и те и другие. Еще в Темир-Хан-Шуре, в столице Страны гор, генерал Хакки-паша прознал, что повсюду в горах большевики собирают силы, создают отряды красных бойцов и вооружают их. «Ах, мерзавец! – негодовал генерал, думая об Ибрахим-бее. – На месте бы надо его пристрелить за невыполнение приказа. Теперь все шамхалы и Исмаил станут надо мной потешаться. Ну ничего, я еще покажу этому английскому Бичерахову анатолийский шиш! Пусть только подоспеют обещанные отряды!»
Турецкий генерал, совсем как тот боец из кумыкской поговорки, побежденный, еще больше жаждал боя. Он ждал подкрепления из столицы от Горского правительства. Должны были подойти части экспедиционного корпуса. Но гонцы приносили неутешительные сообщения: то там, то тут горцы переходили на сторону большевиков. Доходили слухи, что даже иные турецкие офицеры шли на сговор с красными…
Генерал бесновался оттого, что не мог одолеть полковника. Он уже готов был заключить союз хоть с большевиками, хоть с самим дьяволом, лишь бы не осрамиться перед султаном, поручившим ему любой ценой завлечь горцев под крыло Стамбула. На него власти возлагали большие надежды. Уж очень хотелось султанской Турции завладеть таким лакомым куском, как Страна гор, и загнать ее народ под купол полумесяца.
Гонец из Талгинского хутора едва домчался до ставки генерала. Истекая кровью, он рухнул с коня. Его с трудом привели в чувство, и, задыхаясь, гонец проговорил:
– Хутор находится в руках красных отрядов, Исмаил – подлый предатель, а Ибрахим-бея и турецких аскеров там нет, они или расстреляны, или…
– Откуда ты взял, что Исмаил предал нас? – спросил Хакки-паша.
Но гонец уже не смог ответить. Он был мертв.
И без того раздраженный неудачами, после этой новой дурной вести генерал пришел в неописуемую ярость. Войдя в дом, он, не снимая сапог, повалился на тахту. Услужливые офицеры с раболепной поспешностью подложили генералу под ноги и под голову подушки и покинули его, – всякое можно ожидать от рассвирепевшего властителя. А он поистине был страшен в гневе. Раздулись ноздри мясистого носа, углубились суровые складки между бровями. Задвигалась вся кожа на бритой голове и большие торчащие уши.
Всякий раз, когда ему надо было принять какое-нибудь важное решение, генерал должен был лечь. Только в горизонтальном положении он способен был думать…
К полудню ждавшие в Агач-ауле возвращения Хасана из Амузги Муртуз-Али и Мустафа сын Али-Шейха были неожиданно встревожены шумом и грохотом. Откуда ни возьмись нагрянула конница. Это оказались турецкие части.